Дашкова

Чуть позже, зимой, также негласно прошло дело Сальдерна, в котором опять всплыло имя Екатерины Романовны. Каспар фон Сальдерн, голштинский дворянин на русской службе, дипломат, протеже Панина, служил министром в Польше, а затем участвовал в переговорах с Данией по поводу продажи наследником Павлом своих прав на герцогство Голштинское. По словам самого Никиты Ивановича, сказанным прусскому послу графу Сольмсу, зимой 1773 г. Сальдерн предложил план установления соправительства между Екатериной II и ее совершеннолетним сыном. Поскольку Панин к этому времени уже не доверял голштинцу, он сам уклонился от его услуг и удержал Павла{701}. Тогда Сальдерн едва не погубил бывшего покровителя: он заявил датчанам, будто Никита Иванович намеревается выдать замуж свою племянницу Дашкову и нуждается для этого в приданом{702}. Копенгаген, желая поторопить дело о продаже голштинских земель, послал Панину 12 тыс. для Дашковой. Деньги Сальдерн присвоил, а Никиту Ивановича и Екатерину Романовну обнес перед императрицей{703}.

Очередная дипломатическая сплетня? Но любопытно совпадение времени этой финансовой махинации со щедрым поступком Панина – на Рождество уходящего 1772 г., он разделил между своими доверенными лицами из Коллегии иностранных дел имение в Псковской губернии. Счастливыми обладателями ежегодной ренты в 4 тыс. рублей стали Денис Фонвизин, Петр Бакунин и Яков Убрий{704}. (По другим данным, разделено оказалось имение в 9 тыс. душ на бывших польских землях, пожалованное Панину в связи с бракосочетанием великого князя){705} Фонвизина и Бакунина обычно называют среди сотрудников, помогавших в составлении «конституции». (Рукой Фонвизина записан и сам текст документа){706}. Таким образом, награда за труд и за молчание была немалой. Но Бакунин, видимо, решил, что получит больше, если донесет.

Знала ли Дашкова о дядином проекте «фундаментальных законов»? Ведь Никита Иванович не мог утаить от нее даже государственные тайны. Одобряла ли его? Была ли попытка раздобыть 12 тыс. для княгини личной инициативой Сальдерна? Или он сначала действовал от имени покровителя, а потом переметнулся, как сделал когда-то Одар?

Политические события 1772–1773 гг. настолько запутаны, что не всегда удается выстроить даже их последовательность. Ясно одно, в цепи известий о заговорах Екатерина II постоянно слышала имя подруги в связке с Паниным. Ей не удавалось расколоть этот тандем. Императрица искала выхода из создавшейся ситуации и нашла его. Она объявила о желании женить наследника. На первый взгляд это был триумф партии цесаревича, т. к. брак подчеркивал совершеннолетие. Казалось, Екатерина II спешит выполнить все формальности для передачи сыну короны. Именно Никите Ивановичу было поручено подыскать кандидатуру невесты. Тем временем, государыня предприняла шаги для возвращения Орловым былого политического значения. Весной 1773 г. Григорий Григорьевич вернулся ко двору. Ему оказывали небывалое почтение. Он, а не Панин, отправился вместе с императрицей встречать невесту великого князя принцессу Вильгельмину Гессен-Дармштадтскую (будущую Наталью Алексеевну), прибывшую с матерью в Россию.

Тогда же Дашкова неожиданно уехала в Кирианово. Деревянный, сырой дом – не самое здоровое место. Сначала захворал сын Павел, а затем сама княгиня. Болезни Екатерины Романовны всегда прикрывали некое событие, в котором она не принимала участия по немилости государыни. Еще год назад, при уверенном положении Панина, его племянница первой из статс-дам поехала бы встречать невесту великого князя. Теперь она даже не могла выбраться в Петербург. О положении самого Никиты Ивановича Фонвизин писал сестре: «Мы очень в плачевном состоянии. Все интриги и все струны настроены, чтоб графа отдалить от великого князя… а последняя драка будет в сентябре, то есть брак его высочества, где мы судьбу свою узнаем».

Вот для неучастия в этой «драке» княгиню и затворили в Кирианово.

После свадьбы цесаревича в сентябре 1773 г. Екатерина II отстранила Никиту Ивановича от должности воспитателя, поскольку совершеннолетний женатый наследник уже официально не нуждался в наставнике{707}. Очень довольная собой императрица писала генерал-губернатору Москвы М.Н. Волконскому, что ее «дом очистится от скверны».

Дашкова оставалась в вынужденном заточении на даче. Летом 1773 г. много говорили о победах русского оружия и о скором мире с Турцией. Тогда-то Дашкова отправила Екатерине II подарок: «Я не могла лично поздравить императрицу с блестящими успехами ее оружия, но написала ей письмо по этому случаю и послала чудную картину Анжелики Кауфман, изображавшую красивую гречанку. Я намекала в письме и на себя, и на освобождение греков или, по меньшей мере, на улучшение их судьбы»{708}.