Даша Птичкина и ее друзья

Мишка стал осматривать зал дальше.

Позади трона, в полумраке, стоял бледного вида парень. А рядом с ним, цепко держа его за локоть, стояла… Ой, это была она! Каракатица!

— Да! Точно! Эти, эти! — закричала она, только увидев ребят.

— Вы посмели поднять руку на придворную каракатицу? — грозно спросил король.

— Да, но она хотела меня съесть… — попробовала объясниться Даша.

— Ну и что? Вы, судя по всему, простолюдины. Велика беда! А теперь она съест моего сына, принца Брюк-Швыка Шестого… Такое условие поставила нам каракатица. Иначе она грозится погубить весь остров!

— А если бы мы справились с каракатицей? — спросил Пашка.

Тут из толпы горожан выступил старик в длинной темной одежде, и, пав перед королем ниц, воскликнул:

— О, славный Брюк-Швык! Прости меня, недостойно, но, думаю, тебе лучше нас известно: с каракатицей нельзя иначе справиться, как только колдовством! А замеченные в колдовстве непременно должны отправляться на костер!

— На костер! — заревела толпа.

— Стойте! — воскликнул бледный принц. — Это наверняка чужестранцы! Возможно, в других краях научились справлять с каракатицами без колдовства. И сейчас они поведают нам, как это делается…

— Это делается… Главное, не бояться… — хором заговорили ребята. — И кофта тоже нам помогла. А главное, каракатицы-то никакой и нет. Ее Дашка придумала…

— Как? Меня нет? — оскорбилась каракатица. — Вот они и давеча мне говорили, что никакой меня и нет…

— Какое кощунство! — ахнула королева.

— Это что! — сказали солдаты. — Осмелимся доложить, они и про вас, ваше величество, распространяют ложные слухи.

— Какие слухи? — спросила Валя. — Ничего мы не распространяли.

— А кто говорил: «Брюк-Швык — бряк»?

— Что?! — закричал король. — Я же под страхом смерти запретил упоминать, как я брякнулся с лошади…

— Тем более, ты вовсе и не брякался с лошади, — напомнила ему королева.

— Да! И я уже издал королевский указ, в котором черном по белому написано, что я никогда не брякался с лошади… А каждый, кто посмеет утверждать обратное, будет караться смертью. Так же как и те, кто окажется поблизости и вольно или же невольно услышит, как я третьего дня брякнулся… Поэтому вы все должны быть казнены!

Толпа издала тяжелый вздох.

— О, мой король! — не растерялась какая-то худая, остроносенькая женщина, одетая в лохмотья. — Воля твоя, ты можешь всех нас казнить! Но ты, мой король, много потеряешь, если не услышишь сначала, как поет один из этих гнусных детей! Он так поет…

— Как он поет? — рассеянно спросил король.

— Поет — как дышит! — ответила простолюдинка. — Я шла за ними с самой городской окраины, завороженная чудесным пением. При этом было видно, что он пел не стараясь. Просто шагал и пел, не замечая даже, что поет… Вот этот мальчик — она ткнула грязным пальцем в Мишкино лицо.

— А ну-ка, спой! — приказал ему король.

Мишка запел первую пришедшую на ум песенку. Голос его взлетел под мрачный потолок тронного зала, забился, закружился там. Толпа застыла. На глазах у всех выступили слезы. Многие из Мишкиных слушателей тут же позабыли обо всем на свете. Они не помнили, как их зовут, богаты ли они или бедны, где оказались сейчас и для чего. Им виделась бескрайняя земля за синим морем. Люди строили на ней необычайно красивые, просторные дома и ездили друг к другу в гости в быстрых самоходных каретах.

Словом, им виделось то, чего на самом деле не бывает.

А это уже было колдовство.

Не сразу островитяне пришли в себя. Некоторые простолюдины, опомнившиеся раньше других, успели тихонько улизнуть из зала — подальше от королевского гнева. Не видно было и каракатицы. Пока Мишка пел, на ее глазах выступили слезы. И теперь она поспешила скрыться от людей, видевших ее плачущей. Она позабыла даже о принце, которого ей совсем было согласились выдать на съедение. И что интересно, никто ее исчезновения и не заметил. Никто уже не вспомнил о страшной хозяйке острова.

Дольше всех под впечатлением от Мишкиного пения оставалась королевская семья.

— Это колдовство! — воскликнул, наконец, Брюк-Швык. — Слушая тебя, о, странный мальчик, я хотел помиловать всех, кто собрался здесь! В том числе и вас, семерых! А значит, это стал уже не я! Ты околдовал меня, и ты вместе с товарищами заслуживаешь смерти.

— Да, это колдовство, — согласился принц, смахивая слезы. — Мне нечего возразить тебе, отец.

— Взять их! — приказал король.

Солдаты окружили наших друзей.

«Теперь — или никогда», — подумала Люда. Она вдруг опустилась на колени, да так ловко, точно каждый день тренировалась.

— О, славный король Брюк-Швык! — воскликнула она. — Смею заметить: я нисколько не умею петь!

— Что-что? — переспросил король.

— Нисколько! Ну, совсем не пою! Учитель в школе говорил, что я вообще не слышу музыки. Он даже никогда не видел, чтоб какой-нибудь ребенок был настолько глух к музыке, как я… Вот, Дашка, подтверди! Николай Алексеевич ведь так говорил?

— Говорил, — сказала Даша, белая, как снег.

— И что же? — удивленно спросил король.