Дарующие Смерть, Коварство и Любовь

— Сегодня никто не будет убит, — заявил я и, услышав в ответ недовольный ропот, поднял руки, призывая к спокойствию. — Но виновные будут наказаны.

Тишина.

— Да, эти трое осквернили вашу святыню. Но они согрешили не со зла, их души и помыслы, да и их речи невинны. Во всем виноваты их члены.

Смех. Очевидец ухмыльнулся. Солдаты содрогнулись. Видимо, догадываясь, что может последовать дальше.

— Если ваш член доводит вас до греха, то надо отрезать его и выбросить. Поскольку уж лучше потерять один член, чем всему сгореть в адском пламени.[37]

Ликование. Смех. Шипение французского генерала:

— Нет! Если вы решитесь на это, то потеряете мои войска. Они взбунтуются.

Я тихо велел ему заткнуться и не мешать мне и вновь громко обратился к собравшимся:

— Выслушайте меня! Все вы сегодня могли погибнуть. Ваших жен могли изнасиловать, погибнуть могли и ваши дети. И не только по вине грешных солдатских членов. Но и по вине греховных глаз ЭТОГО свидетеля.

Я указал на зануду. Его усмешка растаяла. Мог ли он догадаться, что его ждет?

Французский генерал пристально взглянул на меня. Он понял мою идею. Компромиссное решение — три члена за два глаза. Мы все должны чем-то жертвовать ради общего блага.

НИККОЛО

В полнейшем изумлении я наблюдал за тем, как трех французских солдат раздели и выставили на обозрение перед их соратниками. Ампутацию проводил сам французский генерал. Крики солдат заглушило шумное одобрение толпы. Жуткое представление, но надо отдать должное герцогу: он овладел возмущенной толпой с виртуозностью лютниста, способного породить благозвучную мелодию из нескольких струн, натянутых на деревянную основу. Сегодняшнее возмущение легко могло привести к большому несчастью, но он обратил его себе на пользу.

Мне непонятно лишь, как ему удалось убедить солдат принять такое наказание. Обычно такого рода решение приводит к мятежу. Я пробивался через толпу, и вдруг спонтанный натиск напирающих сзади людей подхватил меня, точно морская волна, и вынес в первый ряд. И тогда неожиданно я все понял.

В шагах десяти от меня стоял сам герцог, охраняемый одним из его телохранителей. Мстительные призывы за моей спиной затихли, их сменило жуткое безмолвие. Его еще слегка нарушали невнятные шепотки, тихий ропот и ворчание, но властный голос герцога прозвенел над собравшимися, и впервые мне удалось четко расслышать его слова:

— Если же глаза доводят вас до греха, то и их надо вырвать и выбросить.

О боже — он собирался наказать человека, ставшего свидетелем этого осквернения? Какая жестокая и ужасная несправедливость! Однако я сразу понял, что это ловкий мастерский ход. За спиной трясущегося и скулящего очевидца высилась могучая фигура дона Микелотто, а герцог призвал мэра выйти и исполнить карающее деяние. Мэр побледнел как полотно; он беспомощно покачал головой. Герцог улыбнулся; он встал перед осужденным свидетелем и объявил:

— Раз ваш мэр не смеет взять на себя ответственность, придется мне заменить его. А вы, народ Имолы, подумайте, прежде чем возмущаться и выть. Пусть это послужит для всех уроком. Солдаты, вы должны уважать горожан, иначе вас ждут мучительные последствия. Но и вы сами, горожане, не должны затевать мятежи; порой лучше притвориться слепцами.

Поднявшийся вокруг меня яростный ропот вдруг затих, когда толпа вновь порывисто хлынула вперед на пару футов, а охранники грозно преградили ей путь. Я уже находился так близко от герцога, что мог бы поговорить с ним, не повышая голоса. С бьющимся сердцем я увидел, как его затянутые в перчатки руки обхватили и крепко сжали голову свидетеля. Казалось, он собрался запечатлеть смачный поцелуй на его губах.

ЧЕЗАРЕ

Я крепко удерживал лицо очевидца, сдавив его скулы в ладонях. В его глазах я увидел страх, неверие и смутные очертания моего собственного отражения.

Накрыв их большими пальцами, я медленно, но решительно надавил на глазницы. Глазные яблоки похожи на мраморные шарики.

Грешник начал извиваться и кричать, из его рта изверглась блевотина.

Я усилил давление. Хлюпающий звук выдавливания… Мои пальцы погрузились в теплую плоть. И наконец… глазные яблоки хлопнули как пробки! Взорвались кровавой желеобразной массой.

Свидетель начал оседать. Микелотто поддержал его. Грешные глаза потемнели и опустели, кровь залила лицо. Из горла ослепленного вырвался еле слышный стон.

Его глазные яблоки смотрели на меня с булыжной мостовой. Возмущенно и укоризненно. Я рассмеялся, и они исчезли, раздавленные моими туфлями.

Людская толпа притихла, прикусив языки и подавив рвотные позывы. Мужские вздохи, женские стоны. Одинокий мальчишеский смех.

Зловоние рвотных извержений. Зловоние мочи.

Я стащил с рук испачканные перчатки. Швырнул их в толпу. Очевидца, рыдающего кровавыми слезами, уже увели.

Мой взгляд прошелся по людским лицам. Теперь в их глазах было не видно никакой любви. Зато остались доверие, почтение и страх. Они поняли, что меня лучше не беспокоить по пустякам. Они поняли, что нельзя гневить Борджиа.