Дарующие Смерть, Коварство и Любовь

Я собирался задать Никколо вопрос, который раньше задавал Доротее, но теперь мне стало понятно, каким мог быть его ответ. А также понятно и то, что верного ответа мне не даст никто. Я должен отыскать его в своей собственной душе.

Я поднялся, восстановив маску спокойствия.

— Ладно, Никколо, — беспечным тоном произнес я, — извините. По-моему, у меня сегодня просто дурное настроение. Возможно, нам пора перейти к трапезе и откупорить новую бутылочку вина?

— А вот это, — радостно подхватил он, — уже звучит как доступный для нас путь.

ДОРОТЕЯ

Я прислушивалась к тому, что происходило за дверью моей комнаты, но вдруг услышала голоса — добрый и тихий Леонардо, и вдохновенный, пьяноватый Никколо, а потом из коридора донесся звук шагов последнего. Когда он проходил мимо моей комнаты, я открыла дверь и шепотом окликнула его. Войдя, он иронично глянул на меня:

— Уверены, что я не собираюсь получить вознаграждение до подписания соглашения?

Я безропотно проглотила обиду; в конце концов, я заслужила ее.

— Никколо, как раз насчет соглашения… вы уверены, что поступаете правильно?

— Неужели, донна Стефания, — сказал он, разразившись фальшивым смехом, — мысль о постельных играх со мной настолько отвратительна?

— Вовсе нет, Никколо, — я коснулась его плеча. — И я прекрасно понимаю, что сама последние две недели упорно убеждала вас, как выгоден вашему городу союз с герцогом, но…

Из коридора опять донесся какой-то шум. Я затаила дыхание и прислушалась. Никколо следил за мной с лукавым, веселым видом.

— Может, мне не следовало бы признаваться, моя госпожа, но меня вовсе не нужно было убеждать. Я сам изначально благосклонно относился к союзу с герцогом. Но с большой радостью, однако, в любом случае приму от вас обещанное вознаграждение.

Приблизившись ко мне, он положил руки на мои бедра. От него сильно пахло вином.

— И не пытайтесь, — игриво продолжил он, — увильнуть от ваших обещаний только потому, что…

Три стука в дверь — тихих, размеренных, пугающе знакомых. Никколо со вздохом убрал руки. Открыв дверь, я увидела исполненное вожделения, обезображенное шрамом лицо Микелотто. Он глянул на Никколо, улыбнулся, а меня охватила дрожь. Я боялась этого испанца с тех самых пор, как его голова впервые появилась в окне кареты в тот судьбоносный февральский вечер. И страх мой еще больше усилился, когда я осознала, что Чезаре намерен убить меня. Микелотто не хуже меня знал, что если будет принято роковое решение, то именно его руки сожмут тисками мою шею.

— Что вы хотели, Микелотто?

— Извините за вторжение, моя госпожа, но у его светлости есть неотложное дело к синьору Макиавелли. Не могли бы вы отпустить его?

— Разумеется.

Я присела в реверансе. Микелотто поклонился.

— Увидимся позже, моя госпожа, — подмигнув мне, прошептал Никколо и, выйдя из комнаты, последовал за этим душегубом по коридору.

ЧЕЗАРЕ

Вот и явился наш посланник. Я приказал запереть двери, подбросить в камин дров и принести вина и жареных голубей — я еще не успел позавтракать.

Макиавелли взмахнул рукой:

— Умоляю вас, мой господин, не предлагайте мне никаких угощений. Я только что поужинал.

Да, с Леонардо… я знаю. Интересно, о чем они говорили. Мои шпионы расслышали лишь несколько слов.

— Могу я поздравить вас, мой господин, с вашим сегодняшним отправлением правосудия? Вы нашли поистине великолепное решение.

Я глянул в глаза Макиавелли — честолюбие, разбавленное алкоголем. Но никакой фальши. Никакого подхалимства; он сказал то, что думает.

— Я ожидал вас раньше, Никколо. Разве не вчера вы получили гербовую печать?

— Мой господин, вам известно все.

— Не показалось ли вам бремя власти слишком тяжелым?

— Возможно, — покраснев, произнес он и улыбнулся. — Но теперь я понял, что ее нечего бояться. Мое решение принято — нам осталось лишь обсудить некоторые детали.

— Я позволил себе составить черновик соглашения, сказал я, передавая ему бумагу. — Конечно, если что-то в нем покажется вам неправомерным…

Он выпрямился. Его взгляд обрел проницательную остроту. Быстро, со знанием дела он изучил договор. По мере чтения глаза его удивленно округлились. Я предложил щедрые условия.

— Нет, мой господин. По-моему, все в порядке. Полагаю, такой договор положит начало важному и долгосрочному союзу.

Я улыбнулся и наговорил ему массу лицеприятной лжи. Мол, я всегда испытывал к Флоренции самые искренние и добрые чувства. А в наших разногласиях, безусловно, виноваты только Вителли и Орсини.

— Разумеется, Никколо, вы можете взять этот черновик с собой и изучить его более тщательно, если пожелаете.

— В этом нет необходимости, мой господин. Я готов подписать его прямо сейчас.

Я предложил ему присесть за мой письменный стол.

— Меня впечатлила ваша решимость, Никколо. И я рад, что Синьория наконец предоставила вам власть, коей заслуживают ваши способности.

Если его еще выберут гонфалоньером, то мою власть можно считать обеспеченной. Марионеточный гонфалоньер… я буду дергать за веревочки, а он — корчить из себя умника. Да-да, это только начало для Никколо Макиавелли.

— Благодарю вас, мой господин.