Дар берегини

– Боишься? – Свен улыбнулся краем рта, но скорее добродушно.

– Поздно бояться! – Ельга глубоко вдохнула. – Пойдем, я тебе кафтан подыщу.

Никогда раньше у Свена не было по-настоящему хорошей одежды, но теперь Ельга решила дать ему что-нибудь из лучшего отцовского наследства. Выбрала ярко-зеленый, с тесно нашитыми по всей груди до самого пояса узкими полосками узорного желто-красного шелка. Кафтан был истинно княжеский, никто в городе не мог похвалиться такой роскошью. Был он довольно стар – времен похода Ельга на Царьград, но и это оказалось кстати. В ту пору, когда его шили, Ельг находился в расцвете сил. И теперь его сыну отцовский наряд пришелся впору. Мелкие золоченые пуговки плохо поддавались его загрубелым пальцам, и Ельга сама застегнула все двадцать пять. Пока Свен надевал пояс поверх кафтана, она отошла назад и ахнула, когда все было готово.

Свен будто стал другим человеком. Богатая одежда, сознание того, что теперь он – защита и опора княжеского дома, преобразили его, добавили уверенности и величавости. Ельга не застала отца молодым, да и лицом они со Свеном были не слишком похожи, но теперь подумала: в этих же годах, уходя из Ладоги на полдень, чтобы покорить половину белого света, отец мог выглядеть вот так. И даже дух захватило: она вдруг увидела в Свене, своем грубоватом брате-робиче, такого же могучего витязя, каким был отец, но находящегося в начале пути. Пути, который приведет его в предания…

И если боги будут к ним добры, первый шаг туда он сделает уже на днях.

В гридницу они вошли вдвоем, когда все гости-кияне уже стояли возле стола слева от княжьего сидения, а хирдманы – справа. Свен, непривычно хорошо одетый и причесанный, Ельга – в белом варяжском платье, с узорными серебряными подвесками на красном очелье, с длинной золотистой косой, – вместе они смотрелись еще лучше, чем по отдельности, воплощая собой тот союз красоты и силы, на котором лежит благословение богов. При виде них оживленный гомон в гриднице стих. Между двух выжидательно молчащих рядов они прошли вперед и остановились по сторонам от княжьего стола. Сидение по-прежнему было пусто и останется пустым, пока новый князь не принесет жертвы богам и не взойдет на него с общего согласия земли Полянской и дружины. Но теперь больше не казалось, что в этой гриднице вовсе нет хозяина. Сын и дочь покойного князя, стоя по сторонам от его места, стали если не преемниками отца, то достойными заместителями. До тех пор пока не появится истинный преемник. Тот, что в себе самом соединит силу мужчины, мудрость и благословение знатного рода – те дары, которыми Свен и Ельга владели по отдельности.

– Будьте живы, мужи полянские! – сказала Ельга, обведя взглядом десятки обращенных к ней лиц, и ее прямой взгляд из-под приподнятых бровей был как стрела, способная настичь каждого. – Тебя, Вячемир, мы с братом моим просим раздать людям хлеб, чтобы могли мы начать трапезу нашу во славу богов.

Ни один из них не мог сделать этого сам – раздачу хлеба, обрядовое действо, не полагалось творить ни девице, ни мужчине, если он не был введен в права главы дома. Детям Ельга приходилось передавать это право старейшему из приглашенных бояр, как самому близкому к чурам и богам.

Вячемир вышел вперед – величественный, в длинном белом насове. Пушистая седая борода доставала до середины груди, загорелый лоб благодаря лысине достигал маковки и только за ней начинались тонкие, довольно редкие седые волосы. Глубоко посаженные глаза, окруженные с внешнего конца частоколом морщин, все время были прищурены, будто дед уже издали, из пределов Закрадья, вглядывается в мир живых. Кустистые брови поседели на внешнем конце, только у переносья оставались темными, и оттого казалось, что он постоянно хмурится. Еще довольно полные, постоянно жующие губы придавали ему особенно строгий вид. Короче, при одном взгляде на Вячемира становилось ясно – это муж великой мудрости и достойный всяческого уважения.

Вячемиру было не привыкать к самым почетным обязанностям, однако сейчас на лице его отражалось сомнение.

– Будьте живы, Ельговичи. Благодарю за честь, но не стану я в вашем доме хлеб раздавать, пока не прояснится дело…

– О чем тебя сомнения тревожат? – Свен положил руки на пояс, выражая готовность ответить хоть самим богам.

– Слыхали мы… будто послы древлянские в бане сгорели нынче утром. И сами мы ту гарь своими глазами видели. Если так… умыслом то вышло или ненароком?

– Баня сгорела умыслом.

Не было смысла это скрывать: уж верно, близ города при свете дня нашелся бы видок, как княжьи люди обкладывали баню хворостом и поджигали.

– А древляне живы и здоровы, – продолжал Свен. – В порубе сидят. Мы их увидим нынче.