Здесь же хранились в особой длинной клети запасы всевозможных трав. Каждая женщина что-то знает о них и обычно имеет в запасе некое чудодейственное зелье, которым еще мать ее бабка лечили всяческие недуги. Но если бабкино средство не помогало, приходили сюда, обращаясь к помощи самых знатных и мудрых жен Киева. Здесь Прекраса оживилась: в знании трав она могла потягаться с киевскими боярынями, хотя ей пока не хватало опыта. Знакомые запахи были словно друзья, единственные, кто мог поддержать и подбодрить ее в этом чужом краю.
В обчине Ельга-Поляница показала невестке деревянный идол – безбородое округлое лицо с заостренным подбородком и тонкими чертами.
– Это дева Улыба, по великим дням мы ее одеваем, выносим и у ворот ставим. Она жила здесь когда-то, и была у нее дружина из двенадцати дев, что ей служили. Была она так мудра, что все поляне приходили к ней за советом, чтобы разрешала она их споры и тяжбы. Она не знала мужчин, пока не пришел из-за Днепра князь Кий со своим родом. Он посватался к ней, но Улыба отказала, сказав, что хочет остаться девой и служить только богам. Но налетел раз из степи змей, войско побил, жилища пожег и унес в полон деву Улыбу и двенадцать ее дев. Долго горевали поляне, потом послали к Кию и сказали: если вернешь нашу деву, мы ее тебе в жены отдадим…
– Эту песнь мой отец хорошо знает, – сказала боярыня, которую они застали в святилище – средних лет женщина, приходившаяся дочерью Дубыне Ворону. – Всякий раз как свадьба, он поет ее.
– А где то место, где Кий переправился? – спросила Прекраса. – Там переправа с левого берега? Брод?
Оказалось, что ближайший брод от Киева очень далеко – у Витичева, в двух дневных переходах. Кий переправлялся в лодьях, и на этом месте, близ устья реки Лыбеди, есть перевоз и сейчас. Прекраса попросила, чтобы ее отвезли туда. На Киевом перевозе стояла изба и жили перевозчики; на той стороне была такая же избушка, и челны либо лодьи по несколько раз в день сновали через широкую реку.
От вида Днепра у Прекрасы и сейчас еще захватывало дух. Она знала реку Великую, бывала на Волхове у его истока, близ Холмогорода, но Днепр превзошел все реки, что ей доводилось видеть. Он был так широк, что другой берег едва угадывался; казалось, там находится уже какая-то другая страна, населенная не людьми, а иными существами. С трудом верилось, что и земли на левом берегу принадлежат Ингеру. Где-то там далеко лежит город Чернигов, откуда приехал Вальдрик с отроками, там живут северяне и радимичи, платившие дань старому Ельгу… С вершины киевских гор низкий левый берег было видно так далеко, что взгляд терялся в этих просторах.
Во второй раз Ельга-Прекраса приехала к переправе тем же вечером, на закате. Ее привез Ратислав – она только училась ездить верхом и еще не решалась на самостоятельные вылазки. Рагнвальд, его отрок, вез большой короб, в котором была часть приданого Прекрасы – все те рушники, сорочки, пояса, что она наготовила за две-три зимы в Выбутах. Как она и думала, они ей почти не пригодились. Хорошие беленые сорочки можно носить самой, но подарила она только одну – Ельге-Полянице, в знак вступления в родство с единственной сестрой мужа. Та в ответ поднесла ей сорочку, отделанную красным узорным шелком из греческих земель. Обменявшись дарами, носящие одно и то же священное имя, они должны были стать близки, почти как единое целое, но Прекраса чувствовала, что они далеки, словно их разделяет море. Одна из них родилась на вершине, куда второй лишь предстояло вскарабкаться.
– Не будет она мою сорочку носить, – грустно сказала Прекраса мужу, когда они вернулись в свою новую избу. – Простая слишком, да и здесь по-другому кроят, ты заметил?
– Ничего, лада моя! – Ингер обнял ее и прижал ее голову к груди. – Станешь княгиней – и все будут по-твоему сорочки шить. А уж от тебя в дар получить за великую честь почтут.
Сейчас подносить киевским женам простые сорочки и пояса Прекраса не решилась – подумают, будущая княгиня смеется над ними, предлагая такие непритязательные дары. Что было бы хорошо в Выбутах, выйди она за кого-то из тамошних рыбаков или оратаев, то в Киеве, при ее нынешнем положении, никуда не годилось. Дарить боярыням стоило шелка и узорочья. Кое-что из этого у нее было: Ингер забрал из Холмогорода немалые богатства, оставшиеся от отца и деда, да и в ларях Ельга Вещего сыскалось немало дорогих вещей. А для своего девичьего приданого Прекраса нашла другое применение.
Вечерняя заря багряным пламенем растекалась по небу, зажигала золотом широкий Днепр. Прекраса велела Ратиславу и отрокам увести лошадей к избушке перевозчиков и ждать ее там.
– Не боишься? – спросил ее Рагнвальд. – Темнеет уже, а тут место чужое.
– Ты кричи погромче, если что, – добавил его брат Ингвальд. – Мы услышим, прибежим.
Прекраса улыбнулась: за эти месяцы отроки Ингера привыкли к ней и готовы были защищать. Но для успеха в этих местах, на пути к княжьему столу ей требовалась иная дружина.