Дар берегини

Кияне отвечали, как рады будут покончить с враждой, длившейся с десяток поколений, и снова жить с древлянами в дружбе, уважая друг друга. Доброст задержал чару, пустившись в длинную путаную речь – поговорить он любил, – пришлось Славигостю намекнуть ему, что гости голодны и не стоит их томить. Но никто из киян не верил в возможность того, о чем говорилось. Поляне и древляне, происходя от общего корня, не могли жить в равноправии и дружбе – при этом было бы непонятно, почему они существуют по отдельности и не сольются, чтобы объединить свои силы. Но никто из вождей, ни с той, ни с другой стороны, не хотел уступить свою волю, перейдя под чужую руку, поэтому оставалось лишь враждовать, оберегая себя от посягательств соседа-родича и оправдываясь его нечестием и беззаконием. Поводов для этого хватало – столетнее владычество варягов во многом изменило уклад жизни в земле Полянской. Древляне понимали это не хуже, но верили, что сейчас, когда поляне остались без князя, для них настал краткий миг удачи.

Вот принялись за угощение. Древляне озирались, дивясь убранству палаты: непривычная белизна стен, обилие огня, блеск драгоценной посуды создавали впечатление, будто пир идет в палатах самого Дажьбога. Зная обычай, гости лишь разок откусывали от пирога или отрезали кусочек от ломтя жареного мяса, а потом клали ножи перед собой на стол, будто насытились. Ельга, тоже зная обычай, белой лебедью скользила вокруг стола, уговаривая каждого поесть еще. Уступая уговорам, гости вновь принимались за еду – и так три раза. Лишь тогда, исполнив обычай, отбросили сдержанность и навалились на обильное угощение.

Наставала тучка темная,
Туча темная, страховитая…

– запел Ворон, перебирая золотые струны гуслей.

Со громом-то, частой молнией,
Со Перуновой грозной милостью!
По морям тучка катилася –
Там вода с песком сомутилася,
Рыба ко дну обрядилася;
По лесам тучка катилася –
Леса с корнюшки ломилися!

Когда Ворон пел, голос его звучал ниже, чем при обычной речи; длинные сильные пальцы, привыкшие к этому делу за сорок с лишним лет, ловко перебирали струны из золота, что само уже наделяло гудебный сосуд волшебной силой. За едой древляне переглядывались и подмигивали друг другу на Ворона: он услаждал их песней, которую поют на приход родичей жениха за невестой.

Поначалу пир этот казался чудным – летней ночью, посреди спящего города, на вершине горы над молчащим Подолом, над величавым широким Днепром, тоже будто дремлющим под покровцем ночи, под густо-синим небом, где яркие звезды перемигивались с огнями в княжьей палате. Но греческое вино, стоялый мед, богатое угощение, игра и пение сделали свое дело – древляне разомлели, зашумели. Одни громко переговаривались, заглушая певца, другие одергивали их, подтягивая.

– Он торгует мою волюшку, – запел Свен, протягивая наполненный медом рог в сторону Боголюба и будто уподобившись невесте. – У кормильца света батюш… братушки, – поправился он, вспомнив, что честь «продать» невесту замуж достанется ему одному.

Он дает за мою волюшку
Много злата, много серебра!

Ельга слушала, стоя у печи, как положено невесте в таком случае, и потупив взор; но, когда Свен запел, она осмелела и тоже запела, и все в избе обернулись, услышав звонкий девичий голос.

Я стояла – не боялася,
Говорила – не стыдилася:
«Моя воля – не продажная,
И дорога – не променная
На твое на злато, серебро!»

Ворон снова начал распевать об усилиях упрямого жениха выторговать девушку теперь уже у матушки, предлагая греческие шелка и паволоки. Ельга пошла вдоль стола, разливая в чаши вино из кувшина. Стоялый мед древлянам нравился больше, и они запивали им более кислое заморское питье; в головах шумело все сильнее.

Лишь один из них, самый молодой, не налегал на питье и сидел, опустив руки на колени. Ельга подошла к нему. Кажется, этого молодца Боголюб назвал своим сыном… Она быстро окинула взглядом гостей. Ну да, других таких молодых среди древлян нет.

– А ты что невесел, добрый молодец? – она улыбнулась ему. – Или тебя чарой обнесли? У нас на всех угощения хватит.

Ельга налила вина ему в чашу; он вскинул на нее глаза, и у нее что-то дрогнуло внутри от его пристального взгляда. Она и так с трудом сохраняла спокойствие и завидовала Свену, который без малейшего смущения угощал Боголюба и Ладомира, хотя, как Ельга подозревала, так же без смущения перерезал бы горло обоим.

– Не по годам мне при старших упиваться, – сдержанно заметил Хвалимир. – Не тому меня учили.

Ельга бросила беглый взгляд ему в лицо. Молодец, на несколько лет старше нее, выглядел человеком смышленым и умеющим держать себя в руках. В груди кольнула тревога – именно такой человек мог помешать их замыслу.