На княжьем дворе темно не было – ярко горели факелы в руках челядинцев. Въезжая в ворота вслед за Свеном, Боголюб сразу увидел девушку – рослую, крепкую, в самом расцвете лет. Озаренная пламенным светом, она стояла одна на свободном пространстве, в середине круга из людей, едва различимых во тьме; в руках она держала украшенный серебром рог, отблески пробегали по ее золотистым волосам, по золотному шитью очелья и драгоценным подвескам. Ельга надела белое варяжское платье с золочеными наплечными застежками; Боголюб впервые видел такое, до этого он никогда не встречал варяжских женщин, и это усиливало необычность ее облика, уносило за пределы известного ему мира. При виде нее перехватывало дыхание. Казалось, пройдя через ночь, гости вступили в небесное царство, где ждет сама Заря-Зареница со звездами на груди; туда, где любого, кто сумеет дойти, самая прекрасная дева на свете встретит и поприветствует как своего господина…
В первый миг Боголюб едва не придержал коня – желание жить, вовсе его не покинувшее к старости лет, толкало прочь от этого пламенного рога. Но он сдержал его. Красота белой, огненной девы уже захватила и властно влекла к себе, обещая тайны и наслаждения. Для встречи с нею он и пустился в эту опасную дорогу. Молодых жен он брал и раньше, но вдруг возникло особое чувство – будто здесь кончается его долгий путь. Что эта невеста – завершение, что в роге ее – «мертвый мед», которым встречают умершего на том свете его предки, что сама эта дева и есть ворота, ведущие туда… Боголюб невольно пошарил беглым взглядом вокруг нее – нет ли где черного петуха, что пробуждает умершего для жизни в Нави.
От света факелов впереди окружающий мрак казался гуще, и освещенная дорога к деве осталась единственной. Выбора не было.
– Вот наша невеста, – прозвучал рядом низкий голос Свена. – Встречает тебя.
Не успел гость оглянуться, как позади раздался скрип – ворота затворились.
Киевские отроки подошли взять коня. Спешившись, Боголюб заметил близ Ельги еще несколько смутно знакомых лиц. По правую руку от нее стояли варяги из дружины, по левую – незнакомые ему мужи, судя по виду, киевские бояре – в кафтанах и насовах с шелковой отделкой, в ярких шапках.
– А где же… – начал было он, желая спросить о Щуре и его спутниках, которых ожидал увидеть, но осекся: чай вежество знает.
Свен тоже сошел с коня и первым приблизился к деве. Ельга вручила ему рог; он отпил, передал рог челядину и обнял сестру. С трепетом она поцеловала его; показалось даже, что слезы блеснули на ее глазах. Свен прижал ее к груди, потом отстранил и почти толкнул к Боголюбу.
Ельга снова взяла рог и повернулась к малинскому князю. Стоя перед ней – рослый, пышноволосый, с длинной полуседой бородой, с медвежьим прищуром глубоко посаженных умных глаз – он напоминал Велеса, пришедшего в гости к Заре-Заренице.
– Приветствую тебя, Боголюб… – едва дыша от волнения и не смея поднять на него глаза, выдохнула Ельга и протянула рог. – Да хранят тебя боги под нашим кровом…
Он отпил, потом наклонился, чтобы ее поцеловать. Ельга не подняла глаз, и Боголюб заметил, что она дрожит. Но не удивился: девица впервые увидела чужого человека, князя иной земли, который должен стать господином ее судьбы и, возможно, владыкой ее родного края. Через нее сама земля Полянская, много поколений жившая в обособленности от земли Деревской и ходившая под иными владыками, готова была вернуться к древнему дедовскому укладу.
– А где же родич мой Щур и те мужи, что с ним? – спросил Боголюб, еще раз оглядевшись.
– Мы не ждали вас нынче, – Ельга бросила на него робкий взгляд из-под ресниц. – На лов они уехали. Наши бояре их позвали, сродники, Будимил и Горлец.
– Когда же воротятся?
– Завтра к вечеру, должно, будут.
– А вот сын мой младший, Хвалимир, – обернувшись, Боголюб подозвал одного из своих спутников, и Ельге поклонился статный молодец с пышными, как у отца, русыми волосами и острым подбородком.
Ельга и ему поднесла рог, потом указала в сторону одного из строений на дворе, где у крыльца стояли холопы с факелами, освещая путь:
– Пожалуйте, мы для вас стол уж приготовили. В баню поздно нынче, – она запнулась, будто подавляя смех, – а поесть с дороги вам ведь хочется.