– Выходит, я свой Жар-цвет таки поймал? С Перуновой помощью? Теперь ты
От его взгляда, от тепла его ласкающей руки в Ружане, взбудораженной всем этим днем, весельем, борьбой, страхом и запахом влажной земли, что-то таяло и горячо растекалось в крови. Она сама себя чувствовала этой землей в последний час ее юности – ее жажду жить, сливаться с небом и плодоносить под дождем его любви. Пока не настала ночь бессилия…
– Еще нет… – прошептала Ружана, не отрывая взгляда от его глаз, словно кто-то другой говорил ее устами и призывал Перуна явить себя полнее.
Свен приподнялся, обнял ее и уложил снова на траву. Его губы жадно прильнули к ее губам; она ждала, что они окажутся жесткими, но они были удивительно мягкими и нежными. Изумленная и захваченная этим ощущением, она расслабилась, и жаркий цветок расцвел где-то в животе, разлился огнем по жилам. Трепет зыбких вод, наполнявший ее со вчерашнего дня, с первой встречи с ним, успокоился и слился в могучий поток влечения. Все исчезло: растаял образ старого мужа, ворчуньи Горяни, своей неудалой судьбы… Все ищут Жар-цвет в лесу, а он не там. Он вот где. И она поймала его и теперь не выпустит. Сам Перун пришел к ней, откликнулся на призыв.
И какой же еще образ Перуну было принять, как не молодого чужака-варяга, с золотым мечом-молнией у пояса?
…В тот самый миг, когда мощь Перуна выплеснулась до наивысшей точки, небеса отозвались по-своему – хлынул ливень. И какие бы тайны всемирья не открылись Ружане, ни о чем она не смогла бы сказать с большей уверенностью: теперь я знаю.
Из леса Свен и Ружана вышли по отдельности в разных местах; когда оба, не в одно время, насквозь мокрые, добрались до Малина, никому бы не пришло на ум, что между гостем из Киева и младшей князевой женой появилась связь. Дождь смыл все улики с одежды Ружаны, доставил оправдание следам зелени на сорочке – на мокрой траве, дескать, поскользнулась. Но никто ее не допрашивал. В таком же виде – промокшие, растерявшие приятелей, с помятыми дождем венками, – возвращались по домам все участники игрищ. Разочарованно смеялись: сошел с небес Перун-батюшка, хотел с нами погулять, да только поразогнал всех.
К ночи дождь поутих, но снова идти на берег было поздно, леса и луга промокли насквозь. Празднество продолжилось пиром в обчинах святилищ и беседе Малинской веси. А наутро Свен снова увидел Ружану: она вместе с Полепой принесла в гостевую избу хлеб, кашу, кое-что из недоеденных угощений вчерашнего пира.
При виде Ружаны Свен с трудом унял улыбку. Она держалась, как раньше, вежливо и спокойно, но по одному взгляду, украдкой на него брошенному, Свен понял: ему все это не приснилось. И борьба за Морану, и огненный шар, и то, что было потом… При мысли о вчерашнем бросало в жар и трепет. Когда он склонялся над ней в запахе влажной травы, когда цветы за ее очельем касались его лица, ему казалось, что он целует саму землю. Теперь цветы исчезли, на Ружане снова была будничная темная дерга, в какой возятся по хозяйству, но он знал: в этой женщине зиму и лето обитает сама Жива.
Ставя на стол перед Свеном горшок с кашей, Ружана шепнула ему на ухо:
– Цветанка пропала! Пойдешь к хозяину – попроси ее повидать.
Свен быстро обернулся, но она уже отошла от него и направилась к двери.
Он не забыл этих слов. Обедать его позвали к Боголюбу, и, войдя, Свен оглядел избу.
– А где же дочь твоя красавица? – весело спросил он у князя, поздоровавшись с ним, с Горянью и тремя сыновьями. – Цветана? Вчера весь день на нее любовался. Коли помнишь наш уговор – ее возьму.
Заранее Свен не поверил бы, что Боголюб – этот внушительный, уверенный старец, – может замяться.
– М-м-м… нету дома девки, к коровам, что ли, пошла? – Князь бросил взгляд на Горянь, будто звал на помощь.
– Уж очень хочу повидать ее, пока не уехал, сердце горит! – наседал Свен, с радостью убеждаясь, что совет им получен верный.
И даже не то его радовало, что появилось средство прищучить Боголюба, сколько то, что это средство ему вручила Ружана.
– А то давай и обручение сладим, пока я здесь. Ведь скоро ехать. Помнишь, что я говорил тебе? Вчера ты потрудился, нынче отдыхай, а завтра в путь пора!
– Девы в роду нашем все хороши, худой ни одной нет! – строго вставила Горянь. – Какую дадим, такая тебе и будет!
Свен едва удержался, чтобы не засмеяться.
– Нет, матушка! Мне выбирать позволили. Я выбрал. А слова своего князья назад не берут!