Дао подорожника

Но я-нынешний, конечно, вспомнит и о другом. Это скользкое ощущение, что тебе отдались «по старой памяти». Ощущение, в котором даже и не поймёшь, что главное: то ли снисхождение к тебе за прошлые твои подвиги, то ли слабость женщины перед привычкой, то ли даже способ проверить на прочность свой новый мир?

Полностью это развернулось утром, когда по дороге в город она наговорила мне гадостей, уже чувствуя себя виноватой перед своим «Сашенькой»:

–Если хочешь знать, я от него в 25 раз больше удовольствия получаю, чем от тебя!

Это было сказано, чтобы разозлить, ударить. Но прозвучало как-то оборонительно, вроде детского «сам дурак». Меня больше удивило число 25. Оно-то с какого потолка? Номер проехавшего мимо трамвая? Критический возраст? Рифма к «опять»?

Но видимо, именно тогда, с выкриком этого магического числа, прошло её первое впечатление от встречи, и началась борьба за то «тихое счастье», в которое я вломился столь неожиданно. Ах, какой негодяй! Нет, она была не прочь встретиться, но совершенно иначе! Постоять на платформе, к которой подходит «скорый», с замиранием сердца и чистой слезой переждать, пока он пронесётся мимо, без остановки, без остановки… но уж никак не этот вот Голливуд, когда поезд вдруг сходит с рельсов и въезжает в здание провинциального вокзальчика. Теперь, с утра, набежали трезвые мысли, эдакие работяги в оранжевых куртках, бросились чинить провалившуюся крышу бедного вокзала и ставить меня на место, на запасной путь, на роль интересного, но случайного любовника, который скоро уедет.

По дороге от метро к дому она вспомнила, что я давно не читал стихов. И даже это пыталась использовать – мол, ты и сам теперь другой, некуда возвращаться. В ответ я прочитал ей прошлогоднее:

подожди меня чуть-чуть

ты не то чтоб очень жди

с грустной рифмой про дожди

просто оглянись на путь

что остался за спиной

и в последнем свете дня

подожди чуть-чуть меня

там, за городской стеной

нет меня – тогда забудь

не скучай, не размышляй

шпорь коня и уезжай

только подожди чуть-чуть

–Интересно. – Она задумалась. – Ты вроде бросаешь человека в этом стихе. А с другой стороны, даёшь ему свободу выбора – ждать или не ждать. Это сложнее, чем просто «жди меня, и я вернусь». С такой свободой очень тяжело…

Розу, которую я подарил ей в первый день после приезда, она оставила у меня. Вернувшись домой, я вынул цветок из таза с водой и поставил в бутылку из-под «Каберне». Роза простояла ещё дня четыре, потом засохла. Но даже засохшая, она осталась единственной в квартире вещью, на которой мой взгляд мог остановиться без нервного скачка за окно.

Я всегда недолюбливал эту квартиру. А пока был в Штатах, её тому же и обчистили. Тут и красть-то было нечего, кроме книг. Зато без них, прикрывавших углы и царапины, это помещение стало действовать на меня совершенно удручающе. Два похожих на гробы шкафа, родительский чёрно-белый телевизор, оклеенные совковыми обоями стены и очень низкий потолок цвета немытой кастрюли из-под кипяченого молока…

В общем, ничего странного в том, что я не выбросил засохшую розу, а повесил её на люстру.

# # #