Данные достоверны

В ночь на первое мая прилетели пять наших самолетов. Они сбросили на костры, зажженные в 800 метрах от Ново-Орехова, десятки мешков с грузами: оружие, медикаменты, боеприпасы, продукты, обмундирование, газеты, журналы.

Подобрав мешки, мы свезли их в деревню, сложили в стодолах, потом распределили подарки Москвы по отрядам и группам.

Серафим Алексеев, ходивший по-прежнему в форме, снятой с немецкого офицера, получил в придачу ко всему новенький мундир. Огромный, медвежистый Алексеев страшно смутился. Держал мундир в вытянутых руках, мялся, краснел.

— Ты что, Серафим?

— У меня же нет офицерского звания...

— А мы считаем, что ты его заслужил. Надевай мундир и носи!

Я распорядился устроить праздничный обед. Конченая колбаса, сыр, шоколад, коньяк, папиросы фабрики «Дукат» — это было настоящее пиршество!

[278]

После обеда познакомил Алексеева с майором Фальковским.

— Сумеете устроить майора на работу? — спросил я. — Не спеши с ответом. Устроить надо так, чтобы не было никаких подозрений.

— Устроим, товарищ подполковник, — твердо сказал Серафим. — Метек и Русек подыщут место.

— И помни, никто не должен знать о майоре. Ни одна душа. Не рассказывай о нем даже партизанам. Посвяти в дело только тех, кто будет искать майору пристанище и место. Ясно?

— Все ясно. Будет сделано.

Алексеев сдержал слово. Вездесущие Метек и Русек побродили по родным и знакомым, побеседовали с начальником станции Леопольдов, выяснили, что тому нужен кассир, а затем через знакомых подсказали начальнику станции, что подходящий человек вроде есть, живет тут у одних... Кажется, Фальковский выдавал себя за чиновника варшавского почтамта, уехавшего в деревню по состоянию здоровья. Начальник станции, служивший немцам, обрадовался находке: еще бы, подвернулся интеллигентный, образованный человек, которому можно доверить деньги!

Через два дня майор Фальковский работал кассиром на станции Леопольдов. Вскоре он стал навещать Варшаву...

Но за нами по-прежнему осталась обязанность охранять Фальковского и в нужную минуту прийти ему на помощь.

Радист Максим Шепель устроился у родных партизана Манека в деревне Липины.

Связь с Фальковским Шепель держал через того же Манека.

В эфир Шепель выходил только ночью, часто из гарволинского леса, чтобы дезориентировать немецкую службу пеленгации и радиоподслушивания.

Работали Фальковский и Шепель очень четко. Они продержались на своих местах до прихода Красной Армии.

* * *

Утром первого мая в Ново-Орехов пришел связной от полковника Метека.

Метек просил приехать к нему.

[279]

— Товажишу командир, у нас гости из Варшавы, — понизив голос, поведал связной.

— Кто же это?

— Приедете — увидите, товажишу...

Связной улыбался.

— Хорошо. Приедем.

Как было не навестить командующего отрядами Армии Людовой в Люблинском воеводстве Метека, чудесного человека, замечательного патриота? Да еще после намека на каких-то гостей из самой Варшавы!

Я поехал на свидание в село Землинец с Михаилом Горой. Ехали на тачанке с кавалерийским эскортом.

Землинец — красивейшее село, полукругом обступившее большое озеро. Все польские деревни купаются в садах и могут похвастать зеленью. Но Землинец буквально кипел молодой листвой буков и ясеней, бродил бело-розовой пеной цветущих яблонь и груш.

На въезде в село нас встречали жители.

А в центре, возле дома, где стоял штаб Метека, мы заметили польских партизан.

При нашем приближении прозвучала команда, бойцы взяли ружья на караул.

Правда, сделали это не очень умело, да и одеты были кто во что. Иные стояли даже без сапог. У одних были автоматы, у других советские винтовки, у третьих французские ружья... Но все бойцы держали строй.

На крыльцо выбежал кудрявый, сверкающий белозубой улыбкой Метек. Следом за ним вышел полноватый, в годах, но, видно, очень крепкий человек в белом плаще и фетровой шляпе.

Мы соскочили с тачанки.

— Знакомьтесь, — сказал Метек. — Это товарищ Роля-Жимерский.

Роля-Жимерский?! От польских партизан, от польских товарищей, переправленных в Москву из-за Буга, мы слышали об этом человеке.

Генерал польской армии Михал Роля-Жимерский еще задолго до войны славился левыми убеждениями. Рассказывали, что во время рабочих забастовок этот высокий воинский начальник приказывал... вывозить к заводам солдатские кухни, чтобы кормить голодных.

Роля-Жимерского ненавидели в правительстве и не раз пытались ему угрожать. Генерал пренебрегал угрозами.

Поражение в 1939 году польской армии, подлая поли-

[280]

тика бывшего польского буржуазного правительства, бросившего страну на растерзание немецкому фашизму, заставили генерала задуматься о том, каким путем идти дальше.

Оставаясь в оккупированной Варшаве, он многое пережил и передумал. И когда к нему пришли представители Польской рабочей партии с предложением организовать народную армию для борьбы с немцами, генерал не стал колебаться. Он отдал себя в полное распоряжение партии и народа.