Даниил Московский

По правую руку, вёрстах в двадцати, остался Дмитров, городок переяславской земли, ныне княжества Московского. Олекса не бывал прежде ни в Дмитрове, ни в Переяславле, но, став дружинником князя Даниила, он непременно повидает эти города.

Гридин перевёл коня на шаг, запел вполголоса. Скорее, замурлыкал. А песня была о любимой, о ней мечтал и хотел видеть своей женой. В песне не было склада, её придумал сам Олекса, но ведь пел о ней, о Дарье...

Хан Тохта стоял на степном лысом кургане в окружении темников и мурз, а внизу замерли верные нукеры-телохранители. Багатуры все на подбор, высокие, плечистые, с копьями в одной руке, другая на рукояти сабли, а у седла лук с колчаном приторочен.

Тохта кривоног оттого, что с малых лет провёл в седле. Яркий зелёный халат хана выделялся среди тёмных кафтанов, сопровождавших его.

Минуя курган, сотня за сотней, тысяча за тысячей следовали тумены. За первым прошёл второй, третий...

Потрясатель вселенной учил: могол, посягнувший на великого хана, царя царей, не должен дышать. Тохта чтил закон Ясы[85], боготворил величайших Чингиса и Батыя, а себя мнил им подобным. Он говорил: «Темник Ногай не хан, я наступлю на горло возмутившемуся и непокорному».

На совете темников Егудай сказал:

   — Ногай был храбрым темником, но, возомнив себя ханом, он потерял разум. Ты, мой повелитель, ведёшь на Ногая двадцать туменов, и горе постигнет Ногайскую орду, а сам Ногай приползёт к тебе, великий Хан, как побитая собака ползёт на брюхе к своему хозяину...

Тохта сам ведёт войско, потому как ему хочется насладиться унижением Ногая. Тохта вырежет всех его темников, а жён Ногая отдаст Егудаю, а остатки его орды поселит у моря, где ей будут грозить касоги[86].

Тохта поманил Егудая:

   — Егудай, ты пошлёшь верных людей, они пустят слух, что три тумена пойдут вдогон улусу Ногая.

Отправив темника, Тохта снова вернулся к своим мыслям. Когда Ногай узнает, что он, Тохта, разделил тумены, то решит побить хана Большой Орды порознь. Ох как жестоко он ошибётся. Постарел, постарел Ногай, мудрость порастерял, и зубы стёрлись, а всё мнит себя клыкастым. Тохта выбьет Ногаю последние зубы, наденет на ноги колодки и отправит к женщинам собирать бурьян и делать кизяки.

Тохта ощерился. Давно он не чувствовал себя таким счастливым, даже день не казался ему жарким.

Когда войско миновало курган, Тохта повернулся к сопровождавшей его свите:

   — Так будет со всеми, кто нарушит закон Ясы!

Любомир держал коня в поводу и вместе со своими товарищами-гриднями ждал, куда хан поведёт войско. Страшно русичам — ужли ордынцы нацелились на Русь? Любомир и его товарищи представляют, как вся эта огромная силища навалится на Русскую землю, загорятся её города, прольётся кровь, в дыму и пожарище связанных попарно людей погонят в Орду и станут продавать на невольничьих рынках...

Тумен за туменом промчались мимо кургана, татары горячили коней и тысячи их растворялись в степи. Любомиру ведомо — это отлично организованная мощная армия, беспрекословно подчиняющаяся своим начальникам, а те хану.

Тревожатся гридни, переговариваются:

   — На погибель обрёк хан княжества наши.

   — Аль совладать такую силищу?

   — Кабы князья заедино держались, то, может, и отбили бы недруга...

У Любомира всё больше и больше зрела мысль: как стемнеет, он постарается покинуть ордынцев и поскачет наперёд ханского воинства на Русь, предупредит великого князя Андрея Александровича...

К полудню, однако, стало ясно: не на Русскую землю идут тумены. Они направляются на запад, к Танаису[87], к морю Сурожскому.

Любомир предположил: не на касогов ли намерился хан?

К вечеру определилось — Тохта ищет Ногая...

В неделю мыслил уложиться Олекса, однако судьба по-иному распорядилась. Гридин к Твери подъезжал, а князь Михаил Ярославич на охоту отправился.

Дворский грамоту принял, велел ждать князя — вдруг да вздумает Михаил Ярославич чего отписать московскому князю.

Жил Олекса в гриднице с отроками из младшей дружины. Спросил у гридней, подолгу ли князь на охоте бывает, и, когда услышал, что случается и по месяцу, охнул: ну-тко и впрямь столько ждать?

Томительно медленно потянулись дни, гридин им и счёт потерял. Только когда первый мороз тронул землю и серебряный предутренний иней опорошил траву, а прихваченный лист пожух, начал свёртываться, вдалеке затрубили трубы и залаяли охотничьи псы, а вскоре в Детинец въехал и сам князь Михаил Ярославич. В тот же день в княжью палату позвали Олексу.

   — Ты, гридин, отправляйся в Москву и передай Даниилу Александровичу: я наш уговор не запамятовал.

Подминая лёгкими сапогами пушистый восточный ковёр, князь прошёлся по палате. Остановился рядом с Олексой:

   — Ещё скажи Даниилу: ведомо мне, великий князь намерился по весне звать во Владимир князей Константина Борисовича и Фёдора Ростиславича с дружинами. Чую, воевать удумал князь Андрей.

От жары пересохшая степь волнуется седым ковылём, перекатывается вспененными валами, шумит, будто волны сползают по песчаному берегу.