Читаем Даниил Кайгородов полностью

Данилка пробормотал что-то себе под нос и растянулся на траве.

Отдохнув, они подошли к дому Афони. На стук вышла Серафима и, прикрикнув на метавшегося на цепи пса, открыла калитку.

— Водицы бы испить, — попросила Федосья.

Хозяйка провела их в просторную избу. Данилка присел на край скамьи и стал водить глазами по стенам, на одной из них висело полотно, на нем были вышиты птицы. Одна из них особенно удивила его. Тело птичье, а голова женская.

— Мам, а мам, что это вышито? — подтолкнул он Федосью.

— Это птица гамаюн, — ответила та.

— А что, она баско поет? — не отставал Данилка.

— Кто услышит ее голос, сейчас же засыпает.

— Вот хорошо-то, — протянул Данилка, — если бы она на рудник прилетела, Гурьян бы уснул, а ребята бы отдохнули. — Данилка первый раз за всю дорогу улыбнулся.

— Смышленый у тебя парнишка-то, — добродушно заметила хозяйка.

— Бог умом не обидел, — отозвалась Федосья.

Афони дома не было, и Серафима была рада поговорить с «живым человеком», как она выразилась. Высокая, полногрудая, с темно-карими глазами красавица была одета, как все кержачки, в кофту из тонкого материала и высококлинный сарафан, опоясанный цветным гарусным поясом, длинные кисти которого спускались почти до пят. Лоб Серафимы до самых бровей закрывал платок, заколотый под мягким округлым подбородком дорогой булавкой. Злые языки утверждали, что эту булавку ей подарил Мясников.

Большой крестовой дом Афони был из двух половин. В одной из них — большая горница и уютная светелка. Освещалась она маленьким оконцем, которое выходило на вымощенный камнем двор. Ровным четырехугольником стояли обнесенные высоким частоколом надворные постройки. Массивные, окованные жестью ворота, крепкая калитка с железными засовами. Все это напоминало крепость.

Немолодой Афоня следил за каждым шагом жены. Серафима сначала побаивалась мужа, а затем, как-то заметив на себе пристальный взгляд Мясникова, стала смелее.

Появление Фатимы в ее доме Серафима считала лишь прихотью богача. И только ждала удобного случая избавиться от своей соперницы.

Показывая Федосье новое платье, купленное Афоней в Катаве, Серафима, услышав стук из светелки, повернула голову к закрытой двери и спросила:

— Что тебе, Фатима? У нас там башкирка живет, — ответила она на недоуменный взгляд Федосьи.

Поговорив с хозяйкой, Федосья стала собираться в путь, но Данилки в горнице не было.

«Куда он девался?» — тревожно подумала она и вместе с хозяйкой вышла за ворота. Но сына и там не было.

«Наверное, ушел вперед», — подумала Федосья и, простившись с Серафимой, торопливо зашагала Ио дороге на Катав.

Тем временем Данилка что есть духу бежал обратно к Ахмеду. Он знал со слов охотника об исчезновении Фатимы. Рассказывая о ней, Ахмед, как мог, поведал юному другу всю историю своей любви к жене тархана.

— Белорецк ходил — нет Фатима. Сатка ходил — нет. Нукуш, Нургуш лазил — нет. Где Фатима, не знам, — Ахмед горестно разводил руками и, опустив голову, долго сидел у костра в тяжелом раздумье.

Данилка жалел друга, но помочь ему ничем не мог.

И вот сейчас, услышав от Серафимы, что Фатима заперта в светелке ее дома, он неслышно выбрался из горницы и, проскочив через калитку, бросился бежать в тайгу к Ахмеду.

Охотника он застал у шалаша в овраге.

— Фатима здесь! — подбегая к нему, радостно крикнул Данилка. — Она на кордоне заперта. У Афони.

Охотник в волнении схватил Данилку за плечо.

— Друк, ты шибко большой друк, — произнес он с чувством, усаживаясь, рядом с подростком. — Ночью тащим Фатима. Мне мало-мало помогайт надо, — заговорил Ахмед уже более спокойно.

Остаток дня наши друзья провели в обсуждении плана освобождения Фатимы.

На тайгу спустились сумерки. Ахмед и Данилка, захватив с собой веревку, сплетенную из свежего лыка, чутко прислушиваясь к вечерней тишине леса, направились к жилью Афони. До темноты скрывались в небольшом ущелье. Когда показались звезды, осторожно стали подходить к дому старовера. Вот и пригоны. Прижимаясь к их стенам, ощупью добрались до амбаров и вновь прислушались. Ни звука.

В большом, мрачном доме Афони огней не видно. Лениво протявкала собака и вновь умолкла. Данилка по знаку охотника влез на крышу ближнего амбара и кошкой пополз по ней. Ахмед настороженно следил за движениями подростка, готовый в любое мгновение оказать ему помощь. Крыша амбара почти вплотную подходила к стене маленькой горенки, где была Фатима. Между окном пленницы и крышей амбара, по которой полз Данилка, было небольшое пространство. Там рос высокий тополь, ветви которого были на одном уровне со скатом. Если ухватиться за них, то можно дотянуться рукой до окна. Все это Данилка заметил днем, когда с матерью проходил через двор Афони.

План освобождения Фатимы был прост, но опасен. Добравшись до тополя, Данилка должен скатиться по крутому скату крыши, на ходу успеть ухватиться за ветви дерева, затем подняться на тополь, передать Фатиме веревку, по которой она должна, поднявшись на крышу, спуститься к Ахмеду.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза