Даниил Кайгородов

Артемка опасливо посмотрел на широкую спину Гурьяна, который не торопясь шел к казарме, и зашептал:

— Данилка убег в тайгу с башкирином, — оглянувшись, он продолжал: — Гурьян начал пороть Данилку чуть не каждый день, да и работы стал наваливать на него все больше. Позавчера начал опять стегать, а откуда ни возьмись появился башкирин да как пустит в Гурьяна из казарги, так тот взвыл и схватился за глаз. А Данька в суматохе и убежал. Он, тетя Феня, жив. Днем на рудник не показывается, а ночью иногда приходит. Мы с ним хлебом делимся. Все ребята жалеют Даньку. — Помолчав, Артемка продолжал: — Я знаю, где он прячется. Ты иди на сверток, где дороги расходятся, а как только стемнеет, я к тебе прибегу и вместе пойдем к Даньке. Он недалеко.

Женщина вздохнула с облегчением.

— На, поешь.

— Я потом, — поспешно ответил Артемка и, спрятав хлеб за пазуху, полез в яму.

Окинув взглядом рудник и разбросанные по нему в беспорядке выемки, Федосья стала спускаться по северному склону Шуйды. Вот и развилка. Женщина опустилась на траву и стала ждать Артемку. Наступал вечер. Розовый закат, охватив полнеба, начал медленно угасать. Показались звезды. Стало прохладно. До слуха женщины донеслись чьи-то легкие торопливые шаги.

Вскоре Артемка был возле Федосьи. Они молча свернули с перекрестка в глубь леса. В одном месте Артемка настороженно прислушался к чему-то, и Федосье показалось, что недалеко от них между деревьями промелькнуло что-то. Над головой ухнул филин. Женщина инстинктивно ухватилась за Артемку.

— Это, тетя Феня, филин, — успокоил ее подросток, — их здесь много. Мы уже к ним привыкли.

— Господи, страсти-то какие, — Кайгородова перекрестилась. Мысль о сыне больно сжала ее сердце. — Сама вымолю прощение у надзирателя, приму любую муку, только бы выручить Данилку, — решила она и остановилась, прислушиваясь к призывному свисту Артемки.

Через несколько минут на небольшую поляну в сопровождении Ахмеда вышел Данилка. Увидев мать, он стремительно бросился ей навстречу. Федосья с трудом узнала сына.

— Данилушка, сынок, — прижав его голову к груди, женщина плакала, сотрясаясь от тяжелых рыданий. Ахмед стоял, молча опираясь на казаргу. На его красивом, точно выточенном из мрамора, лице промелькнуло страдальческое выражение и тотчас исчезло. Может быть, в этот миг он вспомнил свою мать, которой давно уже не было в живых.

— Мама, как ты не побоялась к нам идти? — уже окрепшим голосом спросил Данилка.

— Спасибо, Артем привел. Почему домой не пошел? — спросила она, успокаиваясь.

— Боюсь приказчика. Поймают, будут пытать, да и тяте за меня влетит.

— Но и в тайге жить боязно.

— Не-ет, — протянул Данилка, — мне с Ахмедом не страшно, — кивнул он головой в сторону охотника.

— Спасибо и тебе за сыночка, — произнесла с чувством женщина.

Ахмед приложил руку к сердцу. Плохо понимая русскую речь, он по интонации голоса чувствовал, что мать Данилки сказала что-то хорошее.

— Пошли к нашему балагану, — предложил Данилка. — Ты с нами пойдешь или обратно? — обратился он к Артемке.

— Мне пора в казарму, — ответил друг.

— Ладно, тебя проводит Ахмед. Пошли.

Мать с сыном направились к шалашу, охотник с Артемкой — к казарме.

— Мама, скоро крутояр. Держись за мое плечо.

Цепляясь одной рукой за кустарник, второй придерживаясь за плечо сына, Федосья осторожно стала спускаться в ущелье. Вот и шалаш. Данилка подбросил хворосту в костер. Яркое пламя осветило исхудавшее лицо сына и усталую фигуру матери.

Рассказывая о своих злоключениях на руднике, Данилка незаметно склонил голову на колени матери и уснул. Федосья долго сидела у огня, думая о горькой судьбе сына.

Вернулся Ахмед, подойдя к потухшему костру, опустился на корточки.

— Малай якши, — кивнул он головой в сторону спящего Данилки. — Шибко якши, — повторил он.

— Домой я его возьму, — сказала тихо Федосья.

— Латна. Надо помогайт, Ахмед зови. Моя здесь будет. Голова кладем — Данилка выручам.

— Спасибо, — женщина слабо улыбнулась. — Может, обойдется без греха.

ГЛАВА 8

Когда взошло солнце, Федосья с Данилкой были уже далеко от Шуйды. Сторонясь людей и дорог, шли тайгой, приближаясь к лесному кордону, где жил Афоня.

Стоял жаркий полдень. Прячась от палящего солнца, они уселись под густую ель. Развязав узелок, Федосья подала сыну хлеб.

— Поешь, поди, проголодался. А лоб перекрестить надо или нет? — спросила она, видя, что сын, не перекрестившись, энергично взялся за краюху.

— Ты с этим Ахмедом совсем бога забыл. Грешно, — наставительно заметила женщина, — он наш заступник.

— А когда меня Гурьян драл, почему бог не заступился? — сдвинув белесые брови, спросил Данилка.

Федосья всплеснула руками.

— Да где ты этому, варнак, научился? — спросила она сердито.

Данилка, не желая больше огорчать мать, замолчал.

— Настоящий мухамет стал. Гляди, скоро и мать с отцом признавать не станешь. Смотри у меня, своевольничать не дам, — погрозила она пальцем.

— Я ведь, мама, просто спросил, — заговорил виновато Данилка. — Бога не забываю, да и Ахмед по вечерам молится своему богу.

— То-то, — вздохнула с облегчением женщина.