Читаем Даниил Кайгородов полностью

Прежде чем отправиться на кордон, Ахмед с Данилкой поспорили. Охотник не соглашался подвергать опасности своего друга, но тот убедил его, что ветви тополя не выдержат тяжести Ахмеда, и он может упасть во двор, а там собака. С тяжелым сердцем Ахмед согласился с Данилкой, что тот передаст веревку Фатиме.

— Если она побоится вылезти из окна, тогда как? Меня-то не знает? — Глаза подростка в упор посмотрели на охотника.

— Дай это. — Ахмед вытащил из кармана небольшую монету с едва заметным отверстием и вручил Данилке. — Фатима мне дал.

Данилка спрятал монету и неслышно пополз. Вот и тополь. В темноте его могучие ветви казались огромными лапами какого-то чудовища. Не выпуская веревки из рук, второй конец которой держал стоявший внизу Ахмед, подросток не раздумывая покатился по крутому скату крыши. «Лишь бы успеть ухватиться за сук», — промелькнуло в голове. Вот и ветвь. Несколько мгновений — и он взобрался на дерево и замер. Со двора донеслось тревожное гоготанье гусей. Гремя цепью, сонно гавкнул пес. Затем все стихло.

Держась за толстый сук, висевший над головой, подросток переместился ближе к окну и, нащупав ставень, оттянул засов. В светелке было темно. Побарабанив слегка пальцем по стеклу, подросток стал ждать. В окне обрисовался силуэт женщины.

— Фатима, Фатима, тебя ждет Ахмед, — зашептал Данилка.

Женщина отошла от окна и постояла в раздумье.

— Фатима, открой, вот твоя монета.

Услышав имя Ахмеда, пленница неуверенно раскрыла створки. Данилка вложил ей монету в руки. Фатима стала ощупывать ее. Обмана нет. Это ее монета, которую она подарила Ахмеду.

Торопливо одевшись, пленница приняла веревку и закрепила ее за дверную скобу. Держась за нее, Фатима перебралась с подоконника на дерево и с него на крышу. Данилка последовал за ней. Внизу послышался приглушенный голос Ахмеда.

— Фатима!

Женщина, не выпуская из рук веревки, скатилась по ней в объятия Ахмеда. На дворе залаял пес. В сенках скрипнул засов, и на крыльце с топором в руках показался Афоня.

— Эй, кто там бродит? — бросил он угрожающе в темноту.

Но беглецы были уже далеко.

Рассвет застал их в знакомом ущелье. Днем Ахмед говорил Данилке:

— Мало-мало провожай тебя, потом с Фатимой шагам Зюраткуль. Там будем зимовать. Плохо Катав жить, айда ко мне, казарга делам, тайга вместе бродим.

— Спасибо, Ахмед, я сейчас домой пойду, мама меня и так потеряла. А где тебя искать на Зюраткуле-то?

— Живем берег озера.

— Ладно, — кивнул Данилка. — А провожать меня не надо. Афоня, наверное, хватился Фатимы, рыщет, как волк. Тебе лучше с ней уходить из этих мест. До свидания, Фатима!

Женщина слабо улыбнулась.

Ахмед тревожно посмотрел на нее. События последних дней так потрясли женщину, что она казалась больной.

— Твой якши сказал, уходить надо, — согласился он. — Твоя ждем Зюраткуль, — пожимая руку Данилки, сказал Ахмед. — Моя друк не забудет, — голос охотника дрогнул.

<p><strong>ГЛАВА 9</strong></p>

Исчезновение Фатимы было обнаружено утром, когда Серафима, подоив коров, вошла в ее комнату. Взглянув на пустую кровать и раскрытое окно, она поспешно вернулась в избу.

— Башкирка убежала.

Афоня поднялся с лавки и, молча пошел в горенку. Там было пусто. Лесник подошел к окну повертел кудлатой головой и, обнаружив веревку, потянул к себе.

«Кто-то помог ей бежать», — подумал он. Вышел во двор, пнул от злости вертевшуюся у ног собаку и, захватив бороду в кулак, пробормотал:

— Куда ее лешак унес? Темное дело.

Хмурый вошел обратно в избу.

— Днем у тебя никто не был? — спросил он сурово жену.

— Нет.

Она побоялась сказать мужу о том, что проговорилась о башкирке незнакомой женщине. В душе Серафима была рада бегству Фатимы. Она вспомнила, как приехавший к ней пьяный Мясников неожиданно обхватил ее, пытаясь поцеловать. Серафима тогда ловко вывернулась и убежала в горницу. Повертелась перед зеркалом, поправила смятый сарафан и, заслышав шаги мужа, выжидательно посмотрела на дверь.

— У Буланого на левой ноге подкова хлябает, в кузницу надо съездить. А ты чего раскраснелась? — спросил Афоня, подозрительно поглядев на молодую жену.

— С горшками у печки возилась. Обедать-то будешь? — ласково спросила Серафима.

— Собирай на стол, зови гостя, — угрюмо произнес Афоня и посмотрел исподлобья на жену.

Зайдя к гостю, Серафима закрыла за собой дверь и игриво толкнула в бок лежавшего на лавке Мясникова.

— Вставай, обедать пора.

— Лебедушка, — Мясников вновь сделал попытку обнять Серафиму.

— Тсс… — женщина приложила палец к губам и показала глазами на дверь. — Афанасий пришел. Вот уедет, тогда… — шепнула она ему.

За обедом Афоня говорил мало. Косо поглядывал на жену и, угощая брагой гостя, настороженно ловил каждое слово Мясникова. Иван Семенович, грохая кружкой по столу, бахвалился:

— Захочу, все деревни на Урале работать на себя заставлю. Пятнадцать тысяч мужиков и баб из России пригнал? Пригнал. Подохнут на огневой работе, еще пригоню. Ты на чьей земле живешь? — осоловелые глаза гостя уставились на хозяина.

— Известно, на твоей, — сдержанно ответил Афоня.

— То-то, — Мясников покачнулся на стуле.

— Захочу, все куплю! — стукнул он кулаком по столу.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза