«Получив диплом, я решил изменить свою жизнь и стать писателем, как Даниил Александрович. Помню, как я впервые приехал к нему на дачу в писательский поселок в Комарово. Мне хотелось узнать его мнение о моем литературном творчестве. Я не имел ни одной публикации, но уже написал несколько рассказов. И их передал Гранину.
— В то время были популярны семинары для начинающих писателей. Нас бесплатно привозили в Комарово, с нами занимались известные литераторы. Среди них был Гранин. И таким образом дорожка к его дому была проложена. В то время молодых писателей холили и лелеяли.
— Конечно. Мобильников тогда не было, договориться о встрече не представлялось возможным, и мы с другом отправились в Комарово, полагаясь на удачу. Двери его дома были открыты. Он нас пригласил в дом, к столу. Рассказал: «Я вчера читал ваши рассказы гостям, и всем очень понравилось». Эта фраза определила мою судьбу. Она придала мне уверенность на выбранном пути.
А после беседы за чаем он сделал мне подарок. Даниил Александрович тогда побывал в Австралии и выпустил очень веселую книжку с картинками «Месяц вверх ногами». Это была сенсация в литературе. Вольная, интересная, неформальная. Книгой об Австралии он открыл новое направление в литературе. Он много путешествовал, писал о своих впечатлениях.
С тех самых пор я находился под его влиянием и покровительством. С той встречи мы стали друзьями, и уже 60 лет я знаю, что он всегда рядом. Даже дачи у нас по соседству.
— Даниил Александрович был очень общительным человеком. На момент рассвета его карьеры пришелся и рассвет писательского поселка в Комарово. Гранин очень любил это место, всё лето проводил здесь. Здесь был Дом творчества на Кавалерийской улице. Очень душевным местом для встреч была и остается комаровская библиотека. Публика у нас в поселке — удивительная: академики, ученые, писатели, артисты.
Даниил Александрович очень дружил с семьей народного артиста СССР Евгения Лебедева, с Георгием Товстоноговым. У них была такая братская компания. Они любили устраивать застолья, ходили друг к друг в гости, а когда погода располагала — на залив купаться».
«Мои сочинения передавались из рук в руки. Классик нашей литературы Гранин тоже их прочел.
Затем пригласил меня на дачу. Мы беседовали возле кухонной плиты.
— Неплохо, — повторял Даниил Александрович, листая мою рукопись, — неплохо…
За стеной раздавались шаги.
Гранин задумался, потом сказал:
— Только все это не для печати.
Я говорю:
— Может быть. Я не знаю, где советские писатели черпают темы. Всё кругом не для печати…
Гранин сказал:
— Вы преувеличиваете. Литератор должен публиковаться. Разумеется, не в ущерб своему таланту. Есть такая щель между совестью и подлостью. В эту щель необходимо проникнуть.
Я набрался храбрости и сказал:
— Мне кажется, рядом с этой щелью волчий капкан установлен.
Наступила тягостная пауза».
«В повести «Дождь в чужом городе» Гранин, кажется, впервые подошел к проблеме, о которой в полный голос скажет позднее — в «Картине». Бедность эмоций — не исключительность, не ущербное свойство каких-то отдельных моральных уродов. Дело обстоит гораздо серьезнее, ибо в этой бедности признак времени, его влияние, его отпечаток… Герой повести Степан Чижегов написан отнюдь не как злодей. Он обычный человек, лишенный подлинного эмоционального богатства и сам немало страдающий от этого. Страдающий объективно, ибо душевно мелок и беден. Страдающий субъективно, ибо начинает осознавать бедность, неполноценность, противоречивость своих отношений с женщинами. Вот и в Новгороде, ощутив тоску по Кире, он испытывает странное желание мучить ее, подчинить себе, почувствовать свою власть над ней. Что это — жажда возмездия, уязвленное самолюбие, реванш эгоизма, возмущенного первым проблеском духовности? Наверное, и то, и другое, и третье — все это подпольные, стыдные чувства, которые разумными не назовешь. А единственное светлое, духовное он подавил в себе: «Он слышал, как она задыхалась, и ведь жалел ее, а не останавливался».
«Так и началось у них. Все произошло со смехом, само собой, как бы нечаянно, и вечером, засыпая, Чижегов подумал о ней, как думают о гулящих бабах, довольный главным образом собой.