Даниил Андреев

В свете этой теории рассматривается, например, накопление “красных” сил декабристов в конце царствования Александра Благословенного с его синей окраской. А также – соотношение запутанно-мистических метаний начала двадцатого века с приходящими к власти уже вопиюще-красными силами, воплотившимися в победе большевизма»²²⁷. Себя герои романа считают «Синим подпольем». Андреевым была разработана специальная таблица чередования синих и красных эпох в истории. Он демонстрировал ее друзьям.

Возможно, отсюда он вывел свое отношение к формам государственности, считая, как признавался на допросах, самодержавие и в форме Империи, и в форме Советского Союза явлением вредным для русской культуры и возлагающим слишком тяжелое бремя на русский народ. В оправдание теории Андреев, по его словам, выписывал из всемирной истории случаи, когда период усиленного культурного творчества народа совпадал с периодами его политической раздробленности: Иудея, Древняя Греция, Италия эпохи Возрождения, Германия XVIII века…

Говорилось в «Контурах предварительной доктрины» о грядущем Храме Солнца Мира²²⁸. А изваяние «белого старца» на храме Христа Спасителя представлялось изображением наставника, открывающего тайны мироздания. Ключи к ним он искал в обдумываемой «доктрине»:

Перед Мадонной
           и перед Кибелой,
На берегах Ганга,
           на площадях Ура,
Под солнцем инков,
           луной Астарты,
Пред всеми богами,
           всеми кумирами
Священник бдил в синеве алтарной
           И руки к тебе воздевал,
Свет Мира!

Так поэт начинает складывать «лепестки» вер, надеясь вырастить из них чаемую Розу Мира. Здесь он объединяет свой поэтический Восток и поэтический Запад. Откуда и как вырастало такое мировозрение? По его сочинениям видно, что оно менялось, однако новые открытия не отменяли прежних. Представления о мироустройстве и его божественной основе росли, как многолетнее растение: новые побеги появлялись из уже существующих, порождая все больше листьев и соцветий. Выраставшее становилось не столько учением, сколько мифологией. Но в ней проявилось его свойство, заметное уже в детстве, – тяга к систематизации всего и вся, какими бы причудливо фантастическими ни казались описываемые им подробности увиденных иномиров. Любопытно, что это типично для индуистского миросозерцания, стремящегося к всеобщей классификации таинственного и божественного.

В этом году он написал небольшую поэму «Титурэль», отнюдь не следуя сюжетам рыцарских романов, таких как «Титурэль» Вольфрама фон Эшенбаха или «Младший Титурэль» его последователя Альбрехта. Эти рыцарские романы, как и романы Томаса Мэлори о короле Артуре и рыцарях Круглого стола, были в России известны по пересказам и изложениям. Они стали любимым чтением Андреева. «Рыцари Круглого стола и связанное с некоторыми из них – тот мир образов, в котором (в значит<ельной> степени) я живу последние года 2»²²⁹, – писал он жене брата, чья шестилетняя дочь в то время читала истории о Парцевале и Ланселоте, признаваясь в любви к книгам, считавшимся детским чтением. В рыцарских романах он вчитывался в важнейшие для мистиков нового времени сказания о Святом Граале. Задетая теми же сюжетами Малахиева-Мирович в стихах 1930 года сравнивала облако с белым лебедем Лоэнгрина, плывущим «Из тайных высей Монсальвата». Титурэль – одно из действующих лиц в оперной мистерии Вагнера «Парсифаль» – из того же предания о Граале.

Титурэль андреевской поэмы, ставший одним из королей Грааля, в «Розе Мира» – великий дух, известный лишь из эзотерических сказаний создатель Монсальвата, проходит мистический путь в поисках Сальватэрры, Святой земли. Мальчиком на ангельский зов он пускается в дорогу. Время обозначено ясно: вторая половина XII века. В пути Титурэль взрослеет. Нищим паломником он встречает рыцарей-крестоносцев, потерпевших поражение от египетского султана Саладина, захватившего Иерусалим, проходит по землям ислама, где его принимают за странника Аллаха, и лишь умирая обретает чаемое. Ангелы вручают ему «дивную Кровь в хрустале», чтобы она хранилась на Монсальвате в горных высотах. Отсюда и будут сходить, говорит поэт, народоводители «к новым и новым векам». О духовной жажде, которая позовет народоводителей, о мистических путях к Граалю забрезжил и стал складываться замысел большой поэмы. Ее Андреев в те годы считал главным своим замыслом.

В написанном в том же 1933 году стихотворении «Серебряная ночь пророка», об известном ночном полете-путешествии пророка Мухаммеда в Иерусалим, он продолжает мистическую тему «Каменного старца»:

В уединенном храме
           ждут Моисей и Христос,
Вместе молятся трое
           до предрассветных рос.

Говорит он в стихах этого года и о бронзовом музейном Будде: «Каждого благословлял он полураскрытой ладонью, / С благоуханного лика веял внемирный покой…»

12. Предгория