Даниил Андреев

Часть студентов брюсовского института также продолжила учебу на Литературных курсах. Они были вечерними и платными, принимали всех желающих. Заведующий учебной частью Николай Николаевич Захаров-Мэнский – поэт и актер, тридцатилетний, с подпрыгивающей походкой и прядью на лбу, называвший студенток «деточками», – шутил, когда приходили абитуриентки из «бывших»: «У нас уже есть две княжны Гагарины!» Курсы собрали не только молодежь, но и разнообразных чудаков, тянувшихся к литературе, вроде шестидесятилетнего крестьянского поэта-самоучки Степана Аниканова.

Вот как вспоминала о курсах их слушательница Наталья Баранская (тогда – Радченко):

«На курсах собралась довольно пестрая публика: девчонки, только окончившие школу… пожилые учительницы, желающие “обновить знания”; молодые люди разных профессий, пробующие свое “перо”; экстравагантные подруги нэпманов, меняющие еженедельно цвет волос и ежедневно туалеты; девицы, стремящиеся облагородить свою речь; красотки в поисках интересных знакомств. Немногие одаренные талантом и многие просто любящие литературу. Среди них – отвергнутые государственными учебными заведениями за “плохое происхождение”. В их числе были потомки причастных к литературе семейств. На нашем курсе учился Андрей Бэер – праправнук Авдотьи Петровны Елагиной (в первом браке Киреевской) – это имена близких знакомых Пушкина; Игорь Дельвиг (может, и не прямой потомок Дельвига-поэта), внучка знаменитого издателя Лена Сытина. Поступали на курсы и “чуждые элементы” не столь громких фамилий, дети священников, церковных и государственных деятелей прошлых, “царских” времен, так называемых лишенцев (людей, лишенных гражданских прав)»¹¹⁸.

Почти все на курсах оказались стихотворцами. Поэтами стали немногие. Сомнительным заведением казались эти курсы. Канцелярия их какое-то время ютилась в доме Герцена на Тверском, вместе с таким же временным и пестрым Союзом поэтов. ВГЛК даже не имели собственного помещения – занятия шли то в школах, на одной из Тверских-Ямских, на Садовой-Кудринской (дом 3), то в других местах.

«По преподавательскому составу, по программе учебной – эти курсы, – вспоминала Мария Петровых, – были совершенно блестящим учебным заведением»¹¹⁹. Профессура на ВГЛК действительно собралась замечательная, многие перешли сюда из Брюсовского института. Здесь преподавали: теорию драмы – Владимир Михайлович Волькенштейн, римскую и итальянскую литературу – Аполлон Аполлонович Грушка, французскую литературу – Борис Александрович Грифцов (в Институте Слова он читал курс всеобщей литературы), литературу Востока – Алексей Карпович Дживелегов, теорию прозы – Константин Григорьевич Локс, русскую литературу читал Иван Алексеевич Новиков, немецкую, а потом и курс перевода – Григорий Алексеевич Рачинский (некогда позволявший себе говорить студентам: «Свобода! Покажут еще вам вашу свободу!» – и цитировал Гёте: «Никто в такой мере не раб, как тот, кто мнит себя свободным, им не будучи»), историю искусств – Алексей Алексеевич Сидоров, стихосложение – впалостью щек и торчащей бородкой напоминавший Дон Кихота, «мистически настроенный» Иван Сергеевич Рукавишников, старославянский язык – Сергей Иванович Соболевский, древнегреческую литературу – Сергей Михайлович Соловьев, эстетику – Густав Густавович Шпет. Семинар «Поэты пушкинской поры» вел Иван Никанорович Розанов (также преподававший в Институте Слова), приглашавший студентов к себе домой, удивляя исчерпывающим собранием русской поэзии. Домой приглашал студентов и Рачинский, живший неподалеку. Старик, типично профессорской внешности – седой, бородатый, в очках, слышавший речь Достоевского о Пушкине, приятельствовал с Андреем Белым и пламенно говорил о Блоке. А тот же Захаров-Мэнский начинал свой курс с того, что наизусть, высоким по-женски голосом звонко декламировал «Слово о полку Игореве». Курс современной литературы читал (скучно и серо) Николай Николаевич Фатов. Но к Даниилу Андрееву он, написавший книгу не только о Демьяне Бедном, но и о его отце – «Молодые годы Леонида Андреева», мог питать особенный интерес. Но тот вряд ли явил расположение биографу отца, писавшему о нем: «Последние годы он добровольно провел “по ту сторону” советской черты, глубоко возмущая всех честных граждан Р. С. Ф. С. Р. своими клеветническими выпадами против рабоче-крестьянской власти…»¹²⁰

Студенты и восхищались профессорами, и вышучивали их в курсовых «куплетах».

Рукавишникова:

Знак масонский – на груди,
С бородой козлиной,
Рукавишников гряди
В альмавиве длинной!

Розанова:

Слова неспешны,
Слова безгрешны
Под розановским языком.
У Каролины
Справлял крестины
И лично с Вяземским знаком¹²¹.

Перед скандальным закрытием курсов в газете «Безбожник» появилась заметка «На черную доску. Кто калечит нашу молодежь» с подписью «Свой» о преподавателях, названных «букетом вонючего черносотенства»: