Присылаемые книги, издававшиеся одна за другой в те годы сближения СССР и Индии, – «История Индии» Синкха и Банерджи, «Открытие Индии» Неру, рассказы Тагора, индийские народные сказки, «Дневники путешествия в Индию и Бирму» Минаева, репродукции с картин советских художников, посетивших Индию, по-детски его радовали. Запоем прочитав книгу Джавахарлала Неру, при всех несогласиях, оценил ее высоко: «Он <…> односторонен, рационалист, благоговеет перед научным методом, собственного мировоззрения у него так и не выработалось; но в каждой странице чувствуется огромная культура, широта и крупный масштаб личности. А главное – он прекрасный человек, гуманист в настоящем смысле слова, и заслуги его перед Индией колоссальны. Словом он владеет блестяще…»571 «Представляешь “гамму моих ощущений”! – делился он с женой. – Нет, у меня этот комплекс не ослаб, а углубился, хотя в текущий период центр тяжести моих интересов – в другом, в формировании кое-каких обобщений. От слепого поклонения Индии я далек, отдаю себе отчет в ее слабых и темных сторонах, а также в духовно-историч<еских> опасностях, кот<орые> ее подстерегают внутри нее самой. Но она мне интимно близка так, как ни одна страна – кроме, разумеется, России»572.
Неожиданное возвращение тетрадей, казалось навсегда изъятых при «шмоне», стало поводом для оптимизма. И он уверял жену: «В будущем году нашей жизни наступит резкий перелом»573. Ожили надежды, что рукопись романа уцелела. Он даже принялся обдумывать его новую редакцию, собираясь «ввести еще два лица и несколько глав». Но главным оставался трактат о Розе Мира.
5. Две поэмы
В октябрьском письме жене он отправил начало поэмы «Навна». Навна – имя Соборной Души российского сверхнарода. А в его концепции каждый сверхнарод имеет светлого Водителя-демиурга (у России это Яросвет) и светлую Соборную Душу. Она – одно из проявлений Вечно Женственного в историческом процессе. Имя Навна – условно. Но сама она, безусловно, реальна. Навна то, «что объединяет русских в единую нацию; то, что зовет и тянет отдельные русские души ввысь и ввысь; то, что овевает искусство России неповторимым благоуханием; то, что надстоит над чистейшими и высочайшими образами русских сказаний, литературы и музыки; то, что рождает в русских душах тоску о высоком, особенном, лишь России предназначенном долженствовании…». Навна – душа русского народа, томящаяся под властью деспотии, и будет освобождена, когда восторжествует Роза Мира. А пока она пленница в обиталище российского античеловечества. Ее освобождение – цель русской метаистории. Так Владимир Соловьев был озабочен, по словам Блока, делом «освобождения пленной Царевны, Мировой Души, страстно тоскующей в объятиях Хаоса…»574.
Поэма вначале именовалась сюитой. Музыкальное начало – в прихотливой строфике, интонации, в разработке темы. Умозрительное, по сути, понятие Соборной Души в поэме превращается в мифологический образ. Андреев следует Владимиру Соловьеву, прозревшему «нетленную порфиру». Соловьевское видение изображено в «Трех свиданиях» «в пурпуре небесного блистанья». И Навна возникает в слиянии сини небесной и синего простора глаз. Но Андреев не говорит о видениях, его умозрения соборности в поэтической плоти ожили в образах и представлениях о процессах метаистории.
Пришла пора дать имена явленому. В стихотворных изображениях миров просветлений условность чюрлёнисовских композиций (в них Андреев, кстати, находил намеки на трансфизическое) – звездные моря и фонтаны поющих комет. Они исключают земные краски – небесное сияние слепит, уничтожает оттенки. Другое дело светлые стихиали. Арашамф – обиталище деревьев, веселая рать Ирудруны – с грозами, ливнями и ураганами. Нивенна – область духов снегов. Это стихи программные, сочиненные с целью изобразить обозначенные в атласе Розы Мира области иных измерений.
Темные миры всегда и у всех поэтов живописнее светлых, человеческий язык пригодней для их описания. У Данте ад зримее рая. По демоническим слоям и лабиринтам Андреев проходит многажды. Задумана и начата поэма в прозе «По ту сторону» («Изнанка мира»), написана поэма «У демонов возмездия». Изображения слоев мучилищ не повторяют друг друга. Мрачные подробности и жуткие детали каждого из слоев-ярусов ада сопровождают повествование о посмертных муках заслуженного чекиста, мечтавшего «блистать лампасом генерала».
Это не форма мести палачам: «Мой стих – о пряже тьмы и света / В узлах всемирного узла». Речь идет об узлах исторической народной кармы. Теперь одни бериевцы неожиданно оказались рядом со своими жертвами в централе, других, как раз руководителей андреевского террористического дела – Абакумова, Комарова, Леонова, арестованных еще при Сталине, расстреляли. Обвинялись они не в беззаконии и жестокости, а в том, что «смазывали» сигналы о террористической деятельности против руководителей партии и правительства. Известия об арестах и расстрелах чинов МГБ мгновенно долетали до зэков сквозь все затворы. Освобождение осужденных бериевскими преступниками, верилось, не за горами.