Даниэль Деронда

– В самом начале – когда еще могла говорить – я сказала вам, что боюсь себя. – Тихое бормотание, к которому приходилось прислушиваться, звучало жалобной мольбой. Измученное страданием лицо напоминало маску. – Не успокаиваясь ни на миг, подобно злому духу, во мне жила и росла ненависть. В голову приходили всевозможные способы освобождения. С каждым днем становилось только хуже. Все вокруг рушилось. Вот почему тогда, в Лондоне, я попросила вас прийти ко мне. Я хотела вам поведать о себе самое страшное… но не могла сразу. А потом пришел он.

Гвендолин вздрогнула и умолкла, однако вскоре заговорила снова:

– Сейчас я готова признаться во всем. Может ли стать убийцей женщина, которая плакала, молилась, пыталась спастись от себя самой?

– Боже мой! – воскликнул глубоко потрясенный Деронда. – Не терзайте меня и себя понапрасну. Вы не убили его. Вы бросились в воду, чтобы его спасти. Лучше расскажите, как произошел несчастный случай.

– Потерпите немного. Вы говорили, что сочувствуете тем, кто совершил зло и оттого несчастен. Говорили, что эти люди могут исправиться, могут стать другими. Если бы не эти слова, все было бы еще хуже. Я запомнила все, что вы мне говорили, и постоянно повторяла эти слова. Даже в последний миг. Вот почему… Но если вы не позволите мне признаться, если отвернетесь сейчас, то что же мне останется? Разве я стала хуже, чем тогда, когда вы меня нашли и захотели помочь стать лучше? В то время зло уже жило во мне и проявилось бы еще страшнее, если бы вы не пришли на помощь. А теперь – неужели бросите?

Руки, еще несколько минут назад крепко сжатые, теперь беспомощно лежали на подлокотниках кресла. Дрожащие губы остались приоткрытыми, даже когда она замолчала. Деронда не смог ответить и был вынужден отвернуться. Он взял Гвендолин за руку, как ребенка, и сжал ладонь. Только так можно было пообещать: «Я тебя не брошу». И все это время он чувствовал себя так, словно подписывал чистый лист, не ведая тех ужасных признаний, которые на нем появятся.

Ощущение сильной теплой мужской руки оказалось совершенно новым для Гвендолин. Никогда прежде она не получала от мужчины сочувствия, в котором так остро нуждалась. Внезапно к ней вернулись силы, и она продолжила откровение:

– У меня возникали разные мысли, но все очень смутные. Я боролась с ними, в ужасе отгоняла. Когда-то, давным-давно, я увидела перед собой его мертвое лицо… – Гвендолин понизила голос и зашептала Деронде на ухо: – Увидела и стала мечтать о его смерти. Но мысль об этом приводила меня в ужас. Во мне жили два существа. Я хотела его убить и боялась. Желание становилось мучительным, как жажда. Но потом внезапно я ощутила, что если совершу нечто страшное, непоправимое, то превращусь в злой дух. И это пришло. Это пришло.

Она умолкла, как будто заблудилась в лабиринте памяти, но через несколько минут продолжила:

– Все это уже было во мне, когда я впервые заговорила с вами в Аббатстве. Я совершила некий поступок, но не смогла о нем рассказать. Это была единственная попытка реализовать мой замысел. Среди изящных мелочей в секретере в моем будуаре лежала одна прелестная вещица – маленький острый кинжал в серебряных ножнах. Я заперла его в ящике дорожного несессера и постоянно думала, как лучше применить. Представляла, что прячу под подушку, но не сделала этого. Я не осмеливалась даже открыть ящик: он запирался на особый ключ. А недавно, когда мы жили на яхте, бросила этот ключ в воду. Я хотела от него избавиться, чтобы освободиться от наваждения. Но напрасно. Я сразу начала думать, как открыть ящик без ключа. Когда стало известно об остановке в Генуе, мне пришло в голову, что можно попросить помощи в отеле… А потом я встретила на лестнице вас и решила поговорить наедине: поведать вам обо всем, о чем не успела рассказать в городе. Но пришлось отправиться на морскую прогулку.

Последние слова утонули в подступивших рыданиях. Ослабев, Гвендолин откинулась на спинку кресла. Воспоминание об остром разочаровании на миг затмило все, что произошло потом. Не глядя на нее, Деронда настойчиво проговорил:

– Все так и осталось в воображении. Вы сопротивлялись злу до последнего момента.

Гвендолин молчала. По щекам текли слезы. Прижав к глазам платок и собравшись с силами, она заговорила почти шепотом: