Дамба

Поставила на землю здоровую левую ногу, подождала, обеими руками осторожно перенесла через седло правую и попробовала шагнуть – очень больно, но боль можно пересилить, лишь бы не потерять сознание. Может, попросить о помощи? Оглянулась и вздрогнула: ни души. Куда все подевались? Издалека мчался темно-зеленый “вольво V-70”. Она жалобно замахала руками, но водитель даже не снизил скорость, пролетел мимо.

Серый, блестящий от дождя асфальт, кое-где пузырящиеся лужи. Сколько до дома? Километров около семи. При такой ходьбе она доберется к концу дня, не раньше.

Эвелина, Эвелина…

Короткий шажок. София даже не пыталась сдержать крик боли – зачем, когда вокруг никого? Еще один.

Дождь ненадолго прекратился. Поверхность воды в реке гладкая, мертво поблескивающая, как оксидированная сталь.

Все как обычно. Пока. Но где-то там, совсем недалеко, чуть выше по течению, зреет, копит силы и вот-вот обрушится смертельная лавина.

Глава 42

Гуннар Ларссон намертво вцепился в безжизненное тело приятеля. Вода то и дело хлестала по лицу желтоватой пеной, но он не делал даже попыток прикрыть рот. Упрямо, хоть и без малейшей пользы отталкивался ногами в шерстяных носках. Всем телом ощущал непреодолимую силу воды. Тяжелая, как свинец, она толкала его вперед и вниз, вперед и вниз.

Вода стремится вниз, в этом ее природа, смысл и суть – стремиться вниз. Куда падают капли дождя? Вот именно, они падают вниз, собираются в крошечные стрелки, всегда указывающие вниз. Маленькие, почти незаметные ручейки находят какую-нибудь ямку в перегное – и замирают. Замирают, но не успокаиваются, ждут, пока ямка переполнится, и вот уже не еле заметно поблескивающая стрелочка, а целый ручей устремляется вниз, сливается с другими… В природе воды не заложено ощущение достигнутого, она всегда стремится вниз, как и миллионы лет назад. Ручейки сливаются в реки. Дно пологое – вода течет медленно и спокойно, чуть покруче – начинает шуметь, пениться, закручивать воронки, а попадается обрыв – падает стремглав.

Вниз, вниз, вниз…

И что? – думал Гуннар Ларссон, стараясь держать ноздри над поверхностью. Разве это ее вина? Разве это вина воды? Мы совершенно безразличны воде, она нас даже не замечает, как и вся природа. А мы зазнались. Строим плохо и ненадежно.

Литр воды весит килограмм. Собственно, килограмм – это и есть литр воды. Скажем, вода падает вниз со скоростью один метр в секунду – получаем десять ватт. Так, должно быть, все и начиналось: сидел какой-нибудь тоскующий по электричеству умник и прикидывал – а если десять килограммов? А если десять тонн? Сидел-сидел и покосился на Люлеэльвен.

А что теперь? Все расчеты – прахом. Гуннар пытался оценить происходящее как-то по-иному, но в голову лез один и тот же вывод: все прахом. Переполненные осенними дождями водохранилища, миллионы киловатт. Десятки, если не сотни атомных бомб. Сколько тепла могли бы дать эти мега- и гигаватты! Мало того что он, Гуннар Ларссон, вот-вот пойдет на дно, мало того что не его одного ждет такая судьба – Хинкен и десятки, если не сотни неизвестных ему уже погибли. Но какое бессмысленное расточительство!

Он прижался потеснее к Хинкену. Может, повезет и в огромном брюхе приятеля еще сохранились остатки тепла. Ноги и руки онемели от холода. Продолжал отталкиваться, но понимал, насколько бессмысленны эти попытки. Что произойдет раньше – утонет или умрет от переохлаждения? Не такого конца он ждал, но уж если выбирать, то лучше второе. Лучше замерзнуть. Захлебнуться – это вроде как медленная виселица. Судороги, последние попытки ухватить глоток воздуха… ну нет. А замерзнуть – как уснуть. Как от снотворных, которые принимает Лидия, – он иногда украдкой воровал таблетку-другую. Маленькие, голубоватые, как осколки льда. Всегда дожидался, пока она уснет, – тогда можно считать, день закончился. Крика больше не будет, Лидия не станет сдирать с себя памперсы и нарочно мочиться на матрас. Садился у телевизора и смотрел – неважно что. Боевики, детективы, “Бинго”, спорт… да, пожалуй, спорт лучше всего. Если день выдавался скверным, приходил в себя довольно долго. Пил кофе, потом потихоньку вытаскивал из упаковки ледяную таблетку и долго смотрел на прямоугольную светящуюся картинку. Картинка постепенно теряла резкость, мутнела и превращалась в дверь. Туда можно войти и спрятаться, как охотник в хижине. Горит очаг, а за дверью покой и огромный затаившийся мир.

Гуннар удивлялся сам себе: он не испытывал ничего похожего на панику. Мысли текли ровно и солидарно, ни одна не забегала вперед и не спешила перебить другую, успевшую появиться раньше. Впрочем, так и должно быть, в его-то возрасте и при его жизни причины для паники если и есть, то их очень мало.