Дамба

Превозмогая боль, начал искать камни. Еще мальчишкой он был чемпионом по этой части. Многие не понимали, – дело не в силе, а в технике. Эффект рычага, крутящий момент, идеальная кооперация мышц спины и ключицы при замахе и, конечно, последний и главный, тончайший регулирующий механизм – кончики пальцев. Именно пальцы определяют, высоко или низко полетит камень, насколько его закрутить, – знания, дошедшие из незапамятных времен. Тут и думать нечего – самым первым орудием охоты был камень. И ведь сколько тысяч лет прошло, а может, и сотен тысяч, прежде чем кто-то догадался этот камень заточить и насадить на конец копья. Но и без копья неплохо, ловко брошенным камнем можно убить и птицу, и всякую четвероногую мелочь. Особенно легко с птицами – у этой летающей нечисти такие тонкие, надутые воздухом косточки, что ломаются от малейшего прикосновения.

Уже с четвертой попытки он попал – маленький, бешено вращающийся каменный диск угодил ей в бедро. Она вздрогнула и подобралась. Заверещала, должно быть, но за шумом потока не слышно. Вряд ли ей чересчур уж больно, ну синяк будет – самое большее. Разве это боль? Чушь собачья – по сравнению с тем, что он испытывает сам. Но испугалась, даже отсюда видно. Закрыла лицо ладонями. Тоже неплохо, руки заняты, если что, не успеет схватиться за какой-нибудь спасительный кусок ржавого железа. Начала озираться. Ищет место, где можно укрыться от обстрела. Поди найди, весь ее пятачок с гулькин нос. А ему всего-то сделать шаг в сторону, изменить угол.

Не прошло и трех минут, как камень опять достиг цели. На этот раз попал в предплечье. Повезло ей, подняла руку, иначе бы угодил точно в рыло. Что ни говори, по части метания камней равных ему поискать. Нелегко ей там, бедняжке. Но и ему не легче. В голове точно паровой молот, да и молочная кислота в мышцах дает о себе знать. Камни побольше не под силу, а от мелочи проку не много. Нужного эффекта не добьешься.

Барни сделал передышку и помассировал плечо. Девушка на островке повернулась к нему спиной. Синяки под одежкой уже дают о себе знать. А вот, гляди-ка, обернулась и посмотрела исподтишка. Он помахал в ответ и ухмыльнулся: не бойся, я тут. Уж не думаешь ли ты, что я сдался?

Не сразу, но довольно быстро он все же понял: пустая затея. На ней живого места не останется, а она все будет цепляться за свой насест. К тому же силы тают с каждой минутой. Ему самому скоро понадобится помощь. Такое чувство, будто в черепе какая-то сволочь ковыряется острой ложкой и мозги превращаются в серое желе. Передние зубы шатаются и царапают небо. Попробовал прижать языком к губе – не получается, язык не слушается. Барни ухватился за сломанный зуб и с мученическим вскриком выдернул. Рассмотрел и выбросил в воду – мерзость какая. Липкий, с ошметками десны. Попытался выдернуть и второй, но этот сидел крепко. Ничего, кроме разряда острой боли, не добился. Представил счета от дантистов… привести рот в порядок после такого – целое состояние. У той в кошельке были еще деньги – дурак, не взял. Ей-то не все равно? Плывет в Люлео и о деньгах уж точно не думает.

Подружка? Что делать с подружкой?

Барни огляделся. Неподалеку высокие кусты прибережной ракиты. Согнул ствол, проверил на гибкость. Лук? Он делал такие в детстве, большие тугие луки, гнуть их приходилось через колени, лежа на спине, а приятель натягивал тетиву. Мысль неплохая, но где взять стрелы? Если стрелять из лука, стрелы должны быть прямыми и прочными, поди поищи. Даже если найдешь – заострить и утяжелить наконечники… весь день уйдет. А там ночь, а ночью ни хрена не видно.

Барни вынул из кармана нож и задумался. Вспомнил ветхозаветную притчу – еще ребенком слышал в церкви. Срезал несколько длинных веток ракиты и начал гнуть их, скручивать и раскручивать. Ноги подгибались от боли и усталости. Он сел и оглянулся – женщина на пятачке внимательно наблюдает за его действиями. В руке у нее мобильник. Звонить пытается? А вдруг сеть заработала, появилось покрытие?

Ну тут уж ничего не попишешь. Как есть, так есть. Надо продолжать.

Вспомнил, как это делала мать, хотя занимались этим, конечно, не осенью, а в начале лета. Мать сидела на траве, напевала что-то и обрабатывала прутья, а он следил за костром. Плела, крутила – и вдруг неожиданно быстро и ловко надела ему на голову нечто вроде шлема, душистую плетеную корзинку. Тогда-то она была трезва как стеклышко, засмеялась и сказала:

– Вылитый Паттон. Генерал Паттон.

Он знал, откуда она взяла это имя, – недавно смотрела фильм в Йоккмокке.

– Здравия желаю, господин генерал! – Мать отдала честь и начала плести новое лукошко. Как легко у нее получалось! Скручивала, раскручивала, сгибала и разгибала, пока не станут мягкими и податливыми сочные древесные волокна.

По весне – да, сочные, а сейчас, осенью, пришлось потрудиться. Ветки царапали руки и часто ломались. Но все же удалось: он сделал несколько канатиков и связал их в один, метра полтора, а к концу привязал корзинку, маленькую, раза в два меньше, чем каска генерала Паттона.