Дамба

Беспорядочный клубок ветвей. Может, как-то удастся их раздвинуть? Вернулась к гардеробу, сняла с крюка аркан и повесила на плечо. Дом раскачивался все сильнее, вода временами достигала подмышек. Разводя воду руками, как в брассе, Ловиса добралась до двери – вернее, до того места, которое совсем недавно было дверью, – и вцепилась в пульсирующий корявый ствол. Большая, вырванная с корнями старая сосна. А может, и сломанная.

Течение прижимало сосну к проему и слегка поворачивало – опять вспомнились взломщики с фомкой. И с каждым поворотом ствола слышались натужные стоны выдираемых гвоздей, все жалобней и жалобней. Дверная рама уже вырвана, из нее торчат огромные регулировочные болты.

С силой потянула за одну из ветвей. Какая там ветвь, в руку толщиной, крепкий, здоровый сук, покрытый коричного цвета грубой чешуей. Такой ни за что не сломать. Дом клонится все больше, паника нарастает. Срочно наружу, срочно.

Попробовала ногами – показалось, что там, внизу, есть более или менее свободное пространство. Мгновенное сомнение – и решилась. Набрала в легкие как можно больше воздуха, нырнула и проскользнула в случайную дыру, не зная, что ждет впереди. Вода такая темная и мутная, что можно различить только тени. Хватаясь за колючие ветки, она протискивалась вперед, все дальше и дальше, стараясь оценивать запас воздуха.

Внезапно ее что-то дернуло сзади и сильно сдавило плечо.

Шухпан… этот чертов аркан! Зачем она потащила его с собой?

Она едва не закричала, и закричала бы, если бы не сообразила: тут же захлебнется. Аркан за что-то зацепился, необходимо любой ценой его освободить, иначе конец. Потрогала рукой – натянут как струна. Изо рта помимо воли время от времени вырывались пузырьки воздуха и исчезали в ржавой мути. Ловиса с трудом перевернулась на спину и попробовала сдвинуться назад. Легкие жгло так, что вот-вот взорвутся, вкус металла во рту… в запасе несколько секунд, потом сработает рефлекс и она захлебнется.

Теперь понятно: веревка зацепилась за сломанный сучок. С трудом сдвинулась еще на пару дециметров назад, дернула в сторону – и, слава богу, аркан соскочил с сучка, веревка провисла. Она рванулась вперед, уже ничего не соображая. В глазах потемнело. Со всех сторон ее окружали тени утыканных иглами веток. Но где же поверхность воды? Только ил, мусор и неземной, сковывающий холод.

И все. Она не выдержала и вдохнула. Но странно: ожидала немедленного конца, однако… не так уж и страшно. Почти как воздух, только пахнет почему-то гнилой капустой и картофельными обмывками. Отвратительный запах, без него было бы лучше, но что есть, то есть.

Мрак неумолимо сгущался.

Глава 40

Барни Лундмарк зажмурился. И до того было нестерпимо, но сейчас боль достигла вовсе уж дьявольской силы, и Барни подозревал, что это еще не конец. Позыв на рвоту такой, что он еле добежал до воды. Успел. Это хорошо, не стоит блевать на берегу – говорят, в блевотине тоже можно найти ДНК.

Он тяжело опустился на камень. Пульсирующая волна боли поднималась от челюстей к вискам и превращалась в огромные, сжимающие голову клещи. И не отпустят, пока череп не лопнет, как спелый арбуз. Дождь опять усилился. Так и продолжалось все последние недели, прибавит-убавит, прибавит-убавит, но чтобы совсем прекратился – такого не было. Все осенние радости псу под хвост – и брусника, и рыбалка, и лосиная охота. Какая брусника, когда хлюпает под ногами и затекает за воротник. Или рыбалка – еще и поклевки ни одной, а тебя уже хоть выжимай.

Удалось ей все-таки ему нагадить. Ну что ж, за телефон она расплатилась. Справедливость восстановлена, и река подвела под происшествием длинную мокрую черту.

А подружка? Ее-то почему никак не смоет?

Боль усиливала раздражение. Островок, где та зацепилась, уже почти не существовал; крошечная уцелевшая платформа в ревущем потоке, нунатак[24], где чудом сохранилась жизнь. Почему этот огрызок все еще держится? Видимо, в основание дамбы залили бетон покрепче, меньше песка, иначе не объяснить.

Ничего хорошего. Если кто-то невесть откуда появится и подхватит эту стерву, неприятностей не оберешься. Она же все видела. Уже не пляшет, сучка, сидит, только еще больше скукожилась. Несколько раз теряла равновесие, но умудрялась зацепиться – то за бетонный выступ, то за кусок арматуры. Сколько до нее? Метров пятьдесят? Сорок? Доплыть пара пустяков, если б не ревущий, пенящийся поток по обе стороны безобразного островка. Захлестнет, и думать нечего, а если не захлестнет, то уволочет вниз по течению.

Барни поднял небольшой плоский камешек, размахнулся и кинул – так, попробовать. Камень заметно притормозило ветром, упал совсем близко от берега.

Нечего удивляться – слишком легкий. Попробовал другой, побольше, – этот почти долетел. Ну что ж… донна-белладонна, попрыгай. Попрыгай, русалочка. Глядишь, согреешься.