Дамба

Опять нащупала колено. Нога его лежала почти на поверхности, но вода была настолько мутной, что Лена практически ничего не видела. Придется на ощупь. Мокрая ткань прилегала к бедру до того плотно, что никак не удавалось оттянуть ее хоть немного, чтобы подцепить. Она поставила нож почти параллельно бедру, зажмурилась и неуверенно ткнула. Лабан дернулся.

– Прости…

Царапина. Ничего. Переживет. Она провела нож дальше, приподняла острый конец и сильно надавила – надо как-то прорезать “чертову кожу”, как ее раньше называли, джинсов. Нож и в самом деле заточен не хуже бритвы. Одним движением прошла почти до середины голени.

– Держись, Лабан. Все идет как надо.

Она вытащила нож, взяла в зубы и начала осторожно продвигать руку вниз от колена. Волосы на ноге оказались неожиданно жесткими, как проволока. Где-то в этой области нога сломана… Она приказала себе собраться. Вот… здесь угол явно неестественный… и торчит что-то.

Вялый, заполненный водой мешок отслоившейся кожи. Открытая рана… открытый перелом.

Кое-что осталось в памяти от этих курсов, над которыми тогда все смеялись.

Лабан застонал. Она не сводила глаз с его мученического, побелевшего лица. Вот-вот опять потеряет сознание.

– Потерпи, пожалуйста… потерпи.

А где колено? Колено она не нашла. Какие-то узлы, выступы и… и, если верить ощущениям, обнаженная, торчащая из раны кость. Лена ухватилась за икру и, не спуская глаз с лица Лабана, изо всех сил повернула. Надо как-то высвободить ногу из мышеловки переплетенных и сплюснутых весом огромного дерева ветвей. Парень что-то прошипел, глаза его опять подернулись пленкой. Рука разжалась, он заскользил в воду, но на этот раз Лена успела подхватить голову.

– Помогай… одна не справлюсь.

Ствол пошевелился и тронулся с места.

Это конец. Она закричала – и краем сознания ужаснулась: крик попавшего в западню зверя.

Я еще могу успеть. Бросить все и плыть к берегу. Могу успеть.

Через несколько метров дерево сильно тряхнуло. Движение прекратилось. Ствол слегка покачивался, в просветах между ветками тут и там возникали водовороты. Но здесь было глубже, ей пришлось встать на цыпочки. Лабан с трудом удерживал голову над водой. Он уже мало напоминал человека – бледный как смерть, волосы слиплись в единую слизистую массу… водяной. Наверное, именно так утопленники становятся водяными.

– Лабан, я больше не могу. Нет сил. Это ужасно, но придется тебя оставить.

Выхода нет. Если у течения хватило мощи снять дерево на прежнем месте, где было мельче, то здесь это произойдет наверняка. И тогда конец – их вынесет на середину бесконечно разлившейся реки, и оттуда в такой холод не доплыть. Еще не поздно.

И до Лабана дошло, что его ждет. Он понял: его бросят умирать. Эта женщина появилась как раз в тот момент, когда он был уверен – пришел конец. Она пыталась его спасти. Появилась надежда. А теперь он остается один. Последние минуты жизни он проведет, глядя на серое, затянутое безразличными дождевыми облаками небо.

– У-а, у-ааа… а-а-а…

Писк новорожденного, оставленного в картонной коробке у подземного перехода. Монотонный, с младенческой жалобной хрипотцой.

– А-а-а-а…

Голенькая ручка торчит из коробки от женских сапог. Неужели никто меня не видит? Неужели?

Нет, никто. Ни у кого не дрогнет сердце, никто не склонится над брошенным младенцем.

Лена уже сделала пару шагов к берегу, но остановилась как вкопанная. Нож по-прежнему в руке… почему? Неужели она собиралась сохранить его? Посчитала предсмертным подарком? И это младенческое, постепенно стихающее всхлипывание… нет.

Нет. Она не может так поступить. Это воспоминание разорвет душу на куски. Она не сможет с этим жить.

Словно не по своей воле вернулась к Лабану. Дерево водило течением из стороны в сторону. Неизвестно на чем держится – возможно, какая-то ветка зацепилась за камень на дне. И скоро произойдет неизбежное: либо ветка, либо камень не выдержит подъемной силы прибывающей воды.

Лена пробралась между ветвями, осторожно примериваясь – как бы самой не попасть в такую же западню. Лабан следит за ее действиями, глаза его блуждают. Он опять на грани обморока.

– Ты и в самом деле хочешь жить? Уверен?

Он попытался что-то сказать, но не смог.

Опять полезла под воду. Нашла разрезанную штанину, прощупала еще раз. Никаких сомнений – кости сломаны. Полный перелом… Голень держится только на мышцах и сухожилиях.

Другого выхода нет.

Дрожащей рукой отрезала свисающий, заполненный водой кожный мешок.

Он начал кричать. Нет, криком не назвать, какое-то захлебывающееся бульканье. Хотел свободной рукой ударить ее, заставить прекратить пытку, но сил не хватило.

– Ничего, ничего, – бормотала она успокаивающую мантру, – ничего, все будет хорошо… все будет хорошо…