Дама с рубинами. Совиный дом

Советница отскочила назад. Онемев от изумления, она с минуту смотрела на внучку широко раскрытыми, полными ужаса глазами.

– В своем ли ты уме? – наконец воскликнула она. – Ты говоришь мне невероятные вещи. Твой отец! Боже, он, этот замкнутый человек, который умел одним взглядом держать всех на расстоянии, стал бы поверять такую тайну тебе, несовершеннолетней девушке? Нет, милая Грета, он был вовсе не так стар, чтобы впасть в детство. Ты приписываешь себе сведения, над которыми я бы посмеялась, если бы не сожалела так о твоем ослеплении. Неужели это такое счастье, что яйцо кукушки будет лежать в гнезде Лампрехтов? Не стой, пожалуйста, передо мной с видом мудрого превосходства – эти манеры и твоя мина выводят меня из себя! – В негодовании советница отошла на несколько шагов от молодой девушки, дрожащими пальцами завязала под подбородком ленты чепчика и провела платком по лбу. – Если ты так уверена в правоте этого дела и намерена его защищать, – начала она снова после минутного молчания, – то я тоже имею право требовать, чтобы ты мне повторила слово в слово то, что сказал тебе отец.

– Нет. Прости, бабушка, я этого не сделаю, – возразила со слезами на глазах Маргарита. – Нарушить его доверие было бы святотатством. Но действовать за него, чтобы выполнить его последнюю волю, я постараюсь, насколько хватит моих сил. В самый день своей смерти отец намеревался утвердить за маленьким братом все принадлежащие ему по закону права.

Она замолчала, прерванная отталкивающим ироническим смехом, которым разразилась старуха.

– «За маленьким братом», – повторила старуха, вся трясясь от злобы. – И ты осмеливаешься произносить такие чудовищные слова в присутствии твоей бабушки, а того, что было тебе сказано отцом, ты не решаешься повторить из скромности и дочернего уважения! Так я сама скажу тебе причину твоего умолчания: ты не знаешь ничего положительного. Ты слышала звон, да не знаешь, где он. Поймав несколько непонятных слов отца, ты связала их с необыкновенной историей и чувствуешь себя призванной подтвердить ее своими показаниями. Тебе кажется красивым вступаться за угнетенных и преследуемых. Ты ищешь чувственных впечатлений, и тебе нет никакого дела до того, что уважаемое в продолжение столетий имя покроется грязью.

– Я ищу впечатлений? – молодая девушка гордо вскинула голову. – Этот отвратительный порок никогда не касался моей души, и я отклоняю подобное обвинение. И как могу я согласиться, что второй брак с непорочной, высокообразованной девушкой мог обесчестить человека и запятнать его имя? – Она покачала головой. – Не сердись, пожалуйста, милая бабушка, но ведь и ты вторая жена, что не мешает тебе и дедушке пользоваться всеобщим уважением.

– Какая дерзость! – вскипела старуха. – Как смеешь ты сравнивать меня со всякой проходимкой! Ты… Но к чему я горячусь! – прервала она сама себя, выпрямляя с достоинством свою миниатюрную фигурку. – Тут одно сплошное мошенничество, шантаж со стороны родителей. А где она таскается? Мы делаем ей много чести, что говорим о ней.

– Она умерла, бабушка. Не позорь ее хоть в могиле! – воскликнула возмущенная Маргарита. – Ты не должна этого делать уже ради чести нашей фамилии, потому что, как ты ни старайся себя обмануть, но она была второй женой моего отца.

– Да, Грета? Спрошу тебя только одно: где документы, которыми это можно доказать? Положим, что все было именно так, как утверждают эти люди из пакгауза и ты вместе с ними в каком-то невероятном ослеплении. Положим, что твоему отцу действительно внезапная смерть помешала открыто признать свой тайный брак. Тогда в оставшихся после него бумагах должно было найтись что-нибудь, относящееся к этому делу. Между тем там нет ничего подобного. Даже никакой собственноручной заметки, не говоря уже об официальных документах. Пойду еще дальше. Если я даже допущу, что подобные документы действительно существовали, – она на минуту остановилась, – то непременно приду к заключению, что покойный сам уничтожил их, потому что не хотел предавать это дело гласности. По моему мнению, достаточно, чтобы ты выбросила свою безумную идею из головы и не старалась больше выполнить его мнимую последнюю волю.

Маргарита отшатнулась, словно наступила на змею.

– Неужели ты говоришь это серьезно, бабушка? Что тебе сделал мой отец, что ты подозреваешь его в мошенничестве? Ах, какое жестокое наказание за его нерешительность, за боязнь людского суда и сословных предрассудков – этого Молоха, поглощающего счастье стольких людей! Уже и при жизни слабость стоила ему невыразимых мук и душевного разлада. И в заключение ужасная смерть, которая не дала ему возможности загладить свою вину на земле. Но я знаю, чего он хотел. Да, благодарение Богу, я знаю это, и буду стараться снять с его памяти то клеймо, которое налагает на нее подобное подозрение.