Дальгрен

Плач миссис Ричардс у него за спиной сменил тональность.

Дверь другого лифта все кхынкала, кхынкала, кхынкала об ковер.

Шкедт плечом вперед вошел в 17-Е. Положить мальчика в его?.. Шкедт прошагал по коридору, свернул в пустую комнату. Рука Бобби (та, что с цепью, сплошь в крови) все стукалась и стукалась ему о лодыжку. Чтобы не печалиться, достаточно посмотреть на то, что он тут тащит.

Он постарался не уронить эту штуку на пол, опустил, чуть не упал; и уронил. Потянул за вывороченную ногу; ее… опять выворотило, и не там, где полагается. Так что Шкедт разогнулся.

Господи, кровь! Он покачал головой и отклеил рубашку от живота и плеч. Шагая к двери, расстегнул штаны и, придерживая их одной рукой – они сползли на бедра – вышел из квартиры.

Посреди коридора миссис Ричардс затрясла головой и опять заплакала.

Он скривился и подтянул штаны. Собирался-то он в ванную, но зрелище ее ошеломленного горя отбросило назад, к мгновению сексуального отклика в приямке шахты. Ёпта, подумал Шкедт.

– Мэм, идите наверх, а? Тут ничего не поделаешь. Если будете здесь, вам не станет… лучше. Джун?..

Джун наполовину спряталась за спиной у матери.

– …отведи ее наверх. – Ему вдруг захотелось сбежать вовсе. – Слушайте, мне надо взять… кое-что. – Рукой придерживая расстегнутую ширинку, он обогнул их, из гостиной забрал свою тетрадку и, выставив ее перед собой, вышел за дверь.

* * *

Тринадцать сказал:

– Ей, небось, тяжко, – и отступил, пропуская его.

– Ёпта. – Леди Дракон посмотрела в потолок.

Плач, пронзительный и сдавленный, чем-то раскаленным стекал в комнату.

– Когда ж она заткнется-то, а? – сказала Леди Дракон.

– Слышь, чувак… – начал было Тринадцать.

– Да понимаю я, понимаю. Тут кто-то спрашивал, хочу ли я вина. Я кранты как хочу. Малыш? Адам? Вино, сука, тащите?

– Ты говорил, – сказал Шкедт, – у тебя одежда есть?

– А, ну да. Легко. Заходи.

Денни, держа стеклянный графин на сгибе локтя, сказал:

– По-моему, ему надо в ванную.

– Да уж, тебе помыться бы. Ванна – туши свет, но если хочешь, залезай. Что такое?

– Ничего. – Но от последней реплики Денни побежали мурашки неприятней и горя, и ужаса. – Да, помыться не помешает.

– Дальше по коридору. Окон, бля, нету. Я фонарь принесу. – И Тринадцать снял лампу с гвоздя на стене.

Следом за Тринадцатью Шкедт зашагал в сортир.

В колеблющемся свете он различил ржавое кольцо по центру ванны до самого стока. Эмаль тут и там отслаивалась, обнажая черноту.

– Пришлось больного скорпиона сюда сгрузить пару дней назад, Перец его звали, ширнулся чем не надо. Свалили в ванну, а у него шпоры, он в ванне дырки пробивал. – Высоко подняв лампу, Тринадцать наклонился, подобрал со дна ванны шуруп, посмотрел, пожал плечами. – Полотенце бери любое, если надо. Мочалок нет. – И поставил лампу на бачок.

Шкедт отложил тетрадь на крышку унитаза, включил воду и взял мыло; в бруске засохли хлопья ржавчины.

Серым полотенцем (драным) он протер дно. Затычки не было, так что он скатал полотенце, заткнул сток им и забрался в ванну, не успела вода закрыть дно.

– Выпить хочешь чего? – окликнул девичий голос из-за двери.

– Ага.

Он сидел, тер лицо и слышал плач этажом выше. Может, опять по комнатам бродит.

Вошла девчонка, принесла белую кружку. В джинсах, полная, с веселым лицом, тщившимся изобразить серьезность.

– Держи. Бедный мальчик. – Она наклонилась, просыпав кудри с плеча, и поставила кружку на край ванны. Под синим свитером – тяжелые груди на свободе. – Какой ужас!

Говорила она задышливо – наверно, решил он, часто хихикает. Представив, как она хихикает, он улыбнулся.

– Так себе картинка была.

– Ты наверху живешь? – спросила она.

Лет семнадцать, должно быть.

– Я там просто работаю. Между прочим, если будешь так пялиться, я могу и возбудиться.

Она хихикнула.

Он откинулся назад в ванне.

– Вот видишь? Я же говорил.

– Ой-й… – Она отмахнулась в притворной досаде, ушла – протиснулась мимо Денни, который стоял в дверях. Тот резко, коротко хохотнул.

– Мощно ты вляпался, а, шкет?

– Да уж. Ну не оставлять же его там.

– Наверно, да. – Денни вошел и сел на крышку унитаза, взял тетрадь. – Эй, шкет? Твое?

Он кивнул, лишь теперь сообразив, что у «шкета» Денни не было ни заглавной Ш, ни лишнего «д». Шкедт ухмыльнулся и взял кружку. (Вода вокруг него побурела. Над стоком плавала отлипшая от ноги спичечная книжка.) Он глотнул, и рот обожгло.

– Ёпта, что это?

– Виски, – ответил Денни, подняв глаза. – Хочешь вина – есть вино. Но я подумал, может, тебе лучше чего покрепче. Ну, после… – Волосы его качнулись бледными лезвиями.

– Нормально.

– Это всё ты писал?

– Ага. Оставь.

– Ой. – Денни поспешно отложил тетрадь на пол между сапогами. Некоторое время двумя пальцами растирал голую грудь. Потом опять поднял голову и сказал: – Во она завелась, да? Это, небось, потому, что она его мамаша.

Шкедт кивнул и костяшками повозил по мыльному бруску.

– Я всю дрянь с лица стер?

– Не-а. Сбоку еще, под подбородком.

Он намылил там. Пена в свете лампы стала бежевой.

Денни ткнул рукой:

– А стоит у тебя чего?

– Того, что твоя тощая жопа из штанов свисает.

– Да? – ухмыльнулся Денни. – Круче жопы у тебя не бывало.