На полу дрожали осколки стекла. Вино лизнуло стенку сверху вниз. Кумара поморгала, словно не понимая, развеселиться или разозлиться.
Но Леди Дракон скрючило от хохота.
– Ой, Тринадцать… Тринадцать, ну ты… – Она выпрямилась, и цепи на шее качнулись, мотнулись назад. –
Может, подумал Шкедт, скорпионы просто громко орут, много смеются и швыряются чем ни попадя.
– Малыш! – закричала Леди Дракон. – Адам! Скоро уходим…
– До свидания, – сказал Шкедт от двери и вышел. («До свидания» ему ответила только девчонка в синем свитере, которая приносила виски. Но почему-то стало ясно, что пора уходить.) В коридоре он вспомнил, что даже не заметил, лежит ли еще в койке больная девица.
5
Он принес в 19-А комплект столиков.
Миссис Ричардс стояла посреди комнаты.
–
– Ваша одежда, – сказала она. – Я хотела дать вам одежду… моего сына.
– Ой. У меня вот.
Тоже все черное.
Одна ее рука стискивала другую под грудью. Миссис Ричардс кивнула.
– Как Джун?
Она все кивала.
– Я вас вроде слышал внизу, поднялся – а вы уже ушли.
Кивки продолжались, пока она вдруг не отвернула лицо.
– Я принесу остальное, мэм.
Он вернулся, таща по ковру на плечах, и оба свалил на пол. Миссис Ричардс в гостиной не было. В следующую ходку (он подумал было перенести игрушки Бобби, но решил, что лучше их оставить) она прошла через гостиную, но на Шкедта не взглянула.
Еще три ходки – и всё (игрушки тоже; их он отнес в спальню Бобби и сразу убрал в чулан) перебазировалось наверх.
Он сел в кресло и открыл тетрадь. Обгрызенные леденцы ногтей по-прежнему окаймляла ржавчина. Он взял ручку (теперь прицепленную к петлице жилета) и полистал страницы. Удивился, как мало осталось пустых. Открыл последнюю и сообразил, что страницы из тетради вырваны. Их останки пернато встопорщились внутри пружинки. Обложка ходила ходуном. Полдюжины дырочек в картоне порвались. Он вернулся к первой из пустых страниц и щелкнул ручкой.
А затем медленно потерялся в словах:
Он остановился; он переписал:
Вот только где-то там язык заартачился на лишнем ударении. Он, хмурясь, поискал способа вычеркнуть слог, вернуть строке зверство. Отыскав, сообразил, что от прилагательных придется отказаться и переставить слова; осталось повествовательное предложение, означавшее нечто решительно иное, и от него по спине под жилетом побежали мурашки, потому что, осознал он не к месту, получилось гораздо чудовищнее того, что он хотел описать. Первый замысел лишь подбирался к порогу терпимости. Он перевел дух и перенес придаточное из первых трех строк, завершив им пассаж; а записывая, увидел, что из этого придаточного нужно лишь одно слово, так что прочие вычеркнул.
Вошла миссис Ричардс, в поисках покружила по комнате, заметила Шкедта:
– Вы пишете. Я не хотела помешать вам… писать.
– Нет-нет. – Он закрыл тетрадку. – Я закончил. – Он устал. Но закончил.
– Я подумала, может, вы пишете какую-то… элегию. Про… – и повесила голову.
– Ой. Нет… – сказал он и решил, что название будет – «Элегия». – Слушайте, все вещи уже здесь. Я, наверно, лучше пойду.
– Нет. – Рука отнялась от горла, потянулась к нему. – Нет, не уходите! Вы же не поговорили с Артуром про деньги.
– Ну ладно. – И он снова сел.
Миссис Ричардс, воплощенная истощенная нервозность, села напротив за кофейный столик.
Шкедт спросил:
– А где Джун?
– Она у себя в… – Фразу оборвал невнятный взмах руки. Миссис Ричардс сказала: – Вам, наверно, было страшно.
– Вам страшнее. – А в мыслях: одежда ее сына? Не может быть, что Бобби, у нас же совсем разные размеры. Эдварда? – Миссис Ричардс, я даже выразить не могу, как соболезную…
Она снова закивала, стукаясь подбородком о костяшки.
– Да-да. И не надо. Я понимаю. Вы спустились и принесли его… – (в паузе он подумал, что она сейчас заплачет), – к нам. Как
– Да ничего, миссис Ричардс. Вот правда. – Хотелось спросить ее о структуре света, что приехал с ним в лифте; но он не придумал как. Мимолетно предположил, что она, может, и не видела света. Но поскрежетал зубами, отгоняя возможные выводы. – Мне необязательно ждать мистера Ричардса. Я могу пересечься с ним потом. Вы, наверно, хотите с глазу на глаз, когда…
Ее лицо перестало беспорядочно суетиться.
– Нет-нет, я хочу быть не одна. Прошу вас, останьтесь, ради меня! Это будет, – она заозиралась в кресле, – самый добрый поступок. На свете.
– Хорошо.
Искомого она не нашла.