Добравшись до вершины лестницы, я уже, странным образом, вздыхал с облегчением и предвкушал дальнейшее. Этот простой поход разрешал то, что прежде мне казалось подвешенным. Монастырь составляли несколько трехэтажных корпусов. За самым большим вздымалась колокольня. Сунув руки в карманы, я чувствовал, как шевелятся мускулы ног при ходьбе; один палец вылез в дырку.
А в мыслях: ты явился в монастырь посреди раунда карманного бильярда. Ну а то. Я распустил мышцы живота (на подъеме напряглись) и, сопя, зашагал по красно-серым плитам. Замазка закапала освинцованные мозаики меж пыльных стекол. Только я решил, что тут никого нет, из-за угла выступил и воззрился на меня человек в сутане с капюшоном.
Я вынул руки из карманов.
Он сложил руки перед собой и пошел ко мне. Руки у него были крупные и полупрозрачные. Из-под подола поочередно выглядывали черно-белые носы очень поношенных баскетбольных кроссовок. Глаза серые. Улыбка – точно амфетаминовое оледенение замечательно бледной стюардессы. Капюшон сдвинут назад – видно, что череп бел, как тесто. Край капюшона почти целиком скрывал болячку – похожа на затейливую географическую карту: влажная, выпуклая, внутри запеклось лиловое, по краям шелушится желтое.
– Да? – спросил он. – Вам что-то нужно?
Я улыбнулся и пожал плечами.
– Я видел, как вы поднимаетесь, – подумал, может, вам чем-то помочь, может, вы к кому-то?
– Я просто посмотреть.
– Основная территория в глубине. Мы обычно не разрешаем людям бродить просто так, если они тут не живут. Честно говоря, у нас там не то чтобы красота. Отец настоятель говорил вчера за утренней трапезой, что пора приступить к ремонту, навести порядок. Все так радовались, что мы рядом с озером Холстайн… – Он кивком указал через дорогу. – Но вы посмотрите на него.
Когда я снова отвел глаза от озерного распада, он толстым большим пальцем и восковым указательным натягивал капюшон на лоб.
Я оглядел корпуса. Я искал этот монастырь так давно; но едва монастырь был найден, поиски показались плевым делом. Я отправился в некое странствие…
– Извините, – сказал он.
…и вернулся.
– А вы Шкет?
В животе стало приятно, и сильно захотелось ответить
– Ага.
Его подбородок и улыбка скривились в беззвучном смешке.
– Вот я и
– Кого тут искать?
– Обычно приходят к отцу настоятелю – но он сейчас заперся с мистером Калкинзом, так что сегодня маловероятно, если, конечно, не хотите подождать или прийти как-нибудь…
– Мистер Калкинз здесь? – Про себя я уже довел до середины воображаемый диалог, который начался, когда на его первый вопрос я ответил:
– Да.
– А с ним можно увидеться? – спросил я.
– Ну, я не… я же говорю, он заперся с отцом настоятелем.
– Он захочет меня увидеть, – сказал я. – Мы дружим.
– Я не уверен, что стоит их беспокоить. – Его улыбка припечатала к лицу эмоцию, которой я не понимал, пока он не продолжил: – И если я правильно понимаю, мистер Калкинз пришел сюда,
– Он со мной никогда не встречался, – сказал я и сам не понял зачем. (Объяснить, что личные причины, побуждающие человека отдалиться от друзей, нас с Калкинзом не касаются? Но прозвучало иначе.) Ладно, фиг с ним.
Бумкнул колокол.
– А, то есть, – он глянул на колокольню, – сестра Эллен и брат Пол все-таки
– Эй, – сказал я.
Он на меня посмотрел.
– Идите скажите мистеру Калкинзу, что пришел Шкет, и спросите, хочет ли он меня видеть. Если не хочет, я приду в другой раз – я теперь знаю, куда идти.
Он в расстройстве поразмыслил.
– Ну ладно. – И повернулся.
– Эй.
Он оглянулся.
– А вы кто?
– Рэнди… ну, брат Рэндольф.
– Понял.
Он свернул за угол и исчез вместе с колокольным эхом.
Арочную дверь под выщербленным замковым камнем, судя по всему (по слою ржавчины ниже засова с запястье толщиной), не открывали весь год.
И я продолжил свое странствие: я так давно искал монастырь, а нашел, даже не задумываясь о цели поисков. Долгие минуты я раздумывал, нельзя ли вот так получать в жизни всё. Дойдя наконец до здравого ответа («Нет»), я рассмеялся (вслух), и мне полегчало.
– Они уже…
Я отвел глаза от миазмов озера Холстайн.