Дальгрен

– Ну, вы… – Джек слегка повертелся на табурете. (А в мыслях: у него ладони приклеились к древесине, но он не хочет отдирать их у меня на глазах.) – Вы… я даже и не знаю. У вас же там сплошь ниггеры? А я такое сделал… говорят, что сделал, я как войду – чего со мной сделает толпа злых ниггеров? Вы все суровые больно… людей на улицах грабите. И убиваете. – Он похлопал воспаленными веками. – Я не про тебя лично. Ты-то славный. И ты у них за вождя, да?.. Но я слыхал. И мне такого говна не надо. Я не против, пожалуйста, но… – Он нахмурился, тряся головой. – Люди треплются. Языками треплют. Треплются, выставляют тебя бог весть кем, не тобой вообще. И потом ты уже толком сам себя не понимаешь, чего делал, а чего нет… Люди треплются про меня, что я сделал в тот вот день, когда по небу всему свет такой странный, и ниггер этот с картинок на белую девочку напал, и цветные волнения устроили, и с часов церкви на Джексоне оторвали стрелки; говорят, раз я залез на крышу и подстрелил ниггера, выходит, и в волнениях я виноват, вообще во всем, что тут приключилось. Только потому, что ниггера, сука, снял… – Губы его, очерченные бурым, сомкнулись, разомкнулись, сомкнулись. – Винтовка у меня была. Я не стрелял… – Он заговорил медленно. – Я в этого черного не стрелял. Я же с ним встречался раза три или четыре. В этом самом баре. С Тэком. Славный был человек. Я его подстрелил?.. Я не стрелял… – Он вдруг костяшкой потер болячку в углу рта. – Я туда ходил. Это да. Хотел глянуть. И да, с винтовкой! По лестнице на дом, который за «Вторым Сити-банком», а дальше по пожарной. Засядешь там – из-за карниза всю, сука, улицу покроешь. Друг, если хоть чуток умеешь стрелять, снимешь оттуда любого! А я стреляю неплохо… – Он уставился на меня, сузив набрякшие веки. – Ты думаешь, это я его подстрелил?

Не припомню, чтобы в школе или колледже мне на письме хоть раз поправили «который» на «каковой». Но я в жизни не говорю «каковой» – разве что повыпендриваться. И я вот думаю: слова-то, кажется, другие, «который» и «како’й», где апостроф обозначает проглоченный слог. Я тут в тетради писал так с неделю, но выглядит по-прежнему странно. Я перестану.

– Это вопрос, – ответил я. – Ты туда ходил глянуть до или после того, как его подстрелили?

С небритым лицом Джека что-то произошло: кожа между бровей сморщилась, кожа под подбородком обвисла. И под этим лицом тоже что-то произошло.

– Ох батюшки, – произнес он сухо (один раз я слыхал, как таким же тоном человек произнес «лифт»). – Ох батюшки… – Он снова развернулся к бару. – Они все до смерти хотят, чтоб так было, и они сделают, чтоб так было, и не важно, стрелял я или не стрелял. Они сделают так, что я стрелял. Одним своим хотением.

– Понимаю, – сказал я ему.

– Что мне делать? Я не знаю, что мне делать.

– Знай, кто ты, – ответил я. – Кто бы что ни говорил.

Он на меня не посмотрел.

– А ты знаешь, кто ты?

Спустя миг я ответил:

– На две трети где-то; то есть я как минимум на верном пути. Может, мне везет. – Я допил пиво. – Приходи в гнездо. Когда хочешь. Только винтовку не бери.

– Мне бы, – помолчав, сказал Джек, – работенку найти. Приличных денег заработать. Тогда бы я себе девчонку завел; тогда бы я сам себе пиво покупал. Не по душе мне это – околачиваться в баре и выпивку у славных людей выпрашивать.

– Когда я только пришел в город, – сказал я, – у меня была работа, я мебель двигал. Пять баксов в час. Ты бы кайфанул. Работенка скроена прямо под тебя.

Но он смотрел на долларовую купюру.

От досады я подрастерял человеколюбие и решил, что пора валить. Шагнул прочь от бара.

– Эй, Шкет?

– Что?

– А сдачу не возьмешь? – Он средним пальцем подвинул мятый доллар по влажной стойке.

Я секунду поразмыслил.

– Оставь себе, пожалуй.

– Ой, друг, ну ты чего… не, я подачек не беру. Мне б работу; приличные деньги получать; самому за себя платить.

– Возьми-ка ты эту подачку, – сказал я. – Пригодится.

– Ну спасибо тогда, друг?.. – Купюра под пальцем поползла обратно. – Спасибо тебе большое! И я отдам, ты не волнуйся. Вот только денег заработаю. Славный ты человек.

И однако же комментарии: я хочу помочь. И чувствую, что помощь невозможна. Почти. То есть я почти забыл, сколько помогали мне.

Надеюсь, он придет в гнездо.

В целом-то он поехал крышей, но насчет пизды прав. Джордж, город, посвященный двум лунам, – это, конечно, прекрасно, но я знаю, что где-то должно быть великое женское божество (и Джордж ей всего-то супруг), и пока еще грех ее наречь (по сей день имени солнца не обозначила речь); мы все мельком видели, как она хандрит в лесу своего знания (где всякое дерево – древо ее познания), и нам остается лишь славословить

* * *