Дальгрен

Шкет уронил голову.

– Упоминают ее… – продолжал Кэмп. – Ну вот сидишь, скажем, у кого-нибудь в гостиной, в Лос-Анджелесе или в Солт-Лейке, болтаешь о том, о сем и об этом, и кто-то роняет имя – мол, знал когда-то одного человека из Беллоны. Один мой друг, физик, приехал из Университета Монтаны и рассказал, что подбросил двух девушек – они говорили, что едут сюда. Он еще очень удивился, потому что, судя по последним репортажам в газетах, тут должна была стоять кордоном Национальная гвардия.

– Это я тоже слыхал, – сказал Шкет. – Но за некоторое время до того, как пришел. Никакой гвардии не видел.

– Давно вы здесь?

– Не знаю. По ощущениям – уже довольно-таки. Но наверняка не скажу. – Шкет пожал плечами. – Иногда хотелось бы знать… больше.

Кэмп старался не хмуриться.

– Роджер говорил, что вы интересный человек. И он не ошибся.

– Мы с ним незнакомы.

– Он сказал.

– Вы, наверно, тоже не знаете, надолго ли задержитесь?

– Да я пока и не решил. Ехал-то я не то чтобы в отпуск. Но я здесь уже несколько дней и должен сказать, особенно после сегодняшнего, – я не вполне понимаю, что тут творится.

– Вы тоже интересный, – после паузы сказал Шкет. – Но я не знаю – это потому, что вы были на Луне, или вы интересный сам по себе. Вы мне нравитесь.

Кэмп засмеялся и взял бутылку.

– Ладно, раз уж мы так разоткровенничались. С какой бы радости мне вам нравиться?

– Потому что, хоть вы и публичная персона (а публичные персоны – это прекрасно, если ты вдруг публика), частное «вы» в вас тоже проглядывает. По-моему, вы очень гордитесь тем, что сделали, и вы скромны и говорить об этом хотите только всерьез – пусть даже шутливо всерьез. И чтобы уберечь эту скромность, вам, я думаю, приходилось делать то, что приносило не очень-то много счастья.

Кэмп неторопливо произнес:

– Да. Но, сказав мне это, вы добьетесь чего?

– Вы мне нравитесь, поэтому я хочу, чтобы вы мне чуточку доверяли. Если показать, что я вас отчасти понимаю, может, вы будете мне доверять.

– А, ха! – Кэмп отшатнулся, неубедительно изображая некую театральность. – Чисто умозрительно: допустим, отчасти вы понимаете – откуда мне знать, что вы не используете это против меня?

Шкет опустил взгляд на оптические бусины на запястье, повертел рукой: две вены сливались на ладони под большим пальцем и убегали под цепочку.

– Меня уже третий раз об этом спрашивают. Пора, наверно, придумать публичный ответ.

Тэк болтал с кем-то у двери. Порог бара перешагнул Джек – небритый и несколько встрепанный. Тэк обернулся к молодому дезертиру, а тот огляделся, поглядел на капитана Кэмпа. Тэк кивнул – что-то подтвердил. Джек что-то схватил – не исключено, что прислоненное к стене ружье, – и выскочил из бара почти бегом.

– Я, по-моему, уже придумал ответ, – сказал Шкет.

Капитан Кэмп сказал:

– …мммм, – а затем: – Я тоже.

Шкет улыбнулся:

– Это хорошо.

– Понимаете, – Кэмп вперил взгляд в барную стойку, – есть вещи, которые не приносят мне счастья. Но ровно о них мужчина едва ли расскажет… ну, вам всем, которые с косматыми шевелюрами, в странных шмотках и бусах. Или в цепях… – Он поднял голову. – Я недоволен своей жизнью и своей работой. Это очень неуловимое недовольство, и я не хочу советов «дунь» или «отрасти хайр». То есть это последнее, что я хочу слышать.

– Вам бы дунуть и отрастить хайр, а? Видите? Не так страшно. А теперь, когда худшее позади, может, вам об этом поговорить? А я просто послушаю.

Кэмп рассмеялся: