Далеко от неба

— Административно и формально — да, а по сути — местный Бермудский треугольник. Никого и ничего, кроме гор и всякой непонятной чертовщины. Хотели когда-то метеостанцию там разместить, больше месяца никто не выдерживал — убегали. Плюнули и забросили. Так что стараемся в те места не забредать — себе дороже. А у соседей до них и вовсе руки не доходят, у них своих проблем выше головы.

— Ну, чертовщина, это больше по ведомству отца Андрея. В чем она конкретно выражается?

— Лично не сталкивался, а чужие сказки пересказывать времени вашего жалко. Своего тоже.

— Извините, — понял отец Андрей. — Не смею больше мешать вашему производственному совещанию.

После того как он вышел, Домнич спросил Проценко:

— Чего ему надо было?

— Если я правильно понял, — не сразу ответил тот, — пришел на тебя посмотреть.

— На хрена?

— Элементарно. Врагов надо знать в лицо.

— Да я еще пальцем в его сторону не шевельнул!

— Твоя стратегическая ошибка. Надо было шевелить.

Спускаясь с крыльца, отец Андрей лицом к лицу столкнулся со стариком Шабалиным. Они внимательно посмотрели друг другу в глаза и разошлись. В дверях старик оглянулся. Проходивший в это время ворота отец Андрей оглянулся тоже. И тот, и другой поймали себя на мысли, что им еще наверняка предстоит посмотреть в глаза друг другу и не разойтись, как сейчас, а окончательно определиться в отношениях. Впрочем, что они враги, и враги непримиримые, ни тот, ни другой уже не сомневались.

* * *

Серуня довольно ловко полз по-пластунски между огородными грядками. Когда до летника осталось уже всего ничего и Серуня приподнялся, чтобы получше сориентироваться, совсем рядом послышалось негромкое, но, безусловно, угрожающее собачье рычание. Серуня очень осторожно повернул голову — и обомлел: над ним стоял знаменитый Кармак и, чуть приподняв верхнюю губу, скалил внушительные клыки. Рычание, впрочем, было не вполне уверенным, словно пес примеривался, стоит ли поднимать шум по поводу такого незначительного события, как проникновение в полузаброшенный огород неприятно пахнущего человека. Но поскольку Серуня в испуге замер и старался не шевелиться, пес решил, что добыча не стоит даже и таких усилий, уселся рядом и с интересом стал изучать неожиданного гостя, замершего в неудобной позе. Догадавшись, что Кармак не принимает его всерьез, Серуня стал осторожно подниматься. Постояв с минуту на четвереньках, он наконец отважился переменить позу и сел прямо на грядку напротив внимательно следящего за каждым его движением пса.

— С одной стороны, конечно… — изобразив заискивающую улыбку на основательно помятом бессонной ночью и похмельем лице, заговорил Серуня. — Обязан оберегать. С моей стороны без претензий. Полное понимание, оберегай. А с другой стороны — вломить могут. Тебе, тебе. За то, что смотришь на меня, как на дохлую курицу, и задерживаешь передачу хозяину секретных сведений. Могу, конечно, не передавать, на кой мне все эти разборки? Что там, что здесь, моя фигура полностью отрицательная. Согласен? Вижу, что согласен. Хотя обидно. Почему я стал отрицательным? По каким причинам и обстоятельствам? Между прочим, серьезная человеческая трагедия. Поэтому должен секретные сведения передать. Я их, можно считать, с риском для жизни добыл. Штаны до сих пор еще не просохли. Имеешь полное право выражать недовольство запахом. Мне тоже многое не нравится в окружающей действительности. Из-за этого самого скрытно передвигался вон в том направлении. — Серуня показал пальцем в сторону дома.

— А я думаю, с кем это там Кармак разговаривает? — раздалось вдруг за его спиной. — От горя бежал, да в беду попал — так, что ли?

Появление Мишки Тельминова с карабином наизготовку обрадовало Серуню.

— Пристиг вот… Полное недоразумение с его стороны, — объяснил он, пытаясь подняться. Но, услышав возобновившееся ворчание Кармака, снова плюхнулся на грядку. — Срывает ответственное поручение.

— Тебе, что ль, поручили? — хмыкнул Михаил.

— Себе поручил. Сам. Предотвратить хочу.

— Чего предотвратить-то? Эпидемию гриппа?

— Сам ты гриб, Тельмяк. Я тебя за своего мужика держал, а ты такое недоверие. Я, может, на морду дурак, а внутри тоже переживаю и соображаю.

— Насчет чего?

— Чего насчет?

— Соображаешь насчет чего?

— Х…овые дела, Миша. Я как послушал их разговоры, так со страху обоссался. Веришь — нет, до сих пор штаны не просохли. Если бы узнали, что я рядом нахожусь, живым бы закопали. И никто не узнал бы, где могилка моя…

Серуня всхлипнул и вытер рукавом несуществующие слезы.

Михаил подумал, сел рядом с Серуней на грядку и приказал:

— Рассказывай!

* * *