Далеко от неба

— Даже непременно, — поддержал ее Серуня. — Безо всяких сомнениев. Поскольку полностью и целиком безбожники.

— Этого никто, кроме их самих и Господа Бога, знать не может. Завтра народ соберется Кандеева отпевать. И хорошо бы слух пустить, что в связи со сложившимися чрезвычайными обстоятельствами будет продемонстрирован сейф, содержимое которого много лет держало в страхе и неуверенности подавляющее большинство населения. А чтобы избавиться от этого страха, надо всем вместе принять решение, что с этим сейфом делать. Продолжать жить, как жили, или что-то наконец кардинально изменить.

— Покаяться, что ли? — спросил Михаил.

— Кто захочет, может покаяться. Главное, чтобы осознали.

— Что осознали? — явно не соглашаясь, спросил Олег. — Не поздно ли?

— Осознать никогда не поздно. Поймут, что не так жили, как могли бы, наверняка кто-то спохватится или задумается, вокруг оглядится. Я попробую им все это объяснить. В конце концов, это моя обязанность как пастыря.

— У них Змей Горыныч за пастыря сейчас. И Артист, и Чикин Эдуард Дмитриевич, и страх, что сосед на этом свете больше урвет, чем он. Другой свет их не беспокоит, не верят они в него, да и не нужен он им. Им бы на этом хапнуть, что рядом лежит.

Я думаю, Олег, вы ошибаетесь. И завтра, если все состоится, как вы планируете, попробуем в этом убедиться.

— Стопроцентный утопизм, но я с вами, — проворчал Олег.

— Тогда еще один вопрос, — подняла руку Любаша. — Как мы этот проклятый сейф откроем? Насколько всем известно, ключ в единственном экземпляре у Артиста.

— А зачем его открывать? Очень даже многим известно, что в нем находится. Осознают в обязательном порядке, — снова привстав со стула, заявил Серуня. — Скажу, что видел собственными глазами, когда в шкафу находился.

— Насчет открыть, прошу не проявлять беспокойства, — успокоил собравшихся Тельминов. — Имеется гениальная идея. С наступлением полной темноты выступаем.

Полная темнота наступила лишь после двенадцати. На здешних северах, да еще летом, дело обычное. В три уже начинает светать. Приходилось спешить. Собрались на задах коопзверпромхозовского двора, за складами. Туда же подогнал зарубинский колесный тракторишко Серуня, с упоением осваивающий свой новый статус сообщника и незаменимого водителя.

— Ну, мужики, я пошла. Водяра и закусь при мне, за собак, если какие сдуру там еще шарашатся, не переживайте: они меня по магазинной помойке наизусть помнят. Как только свет вырублю — бегом. Кто там, говорите, сегодня в сторожах.

— Кешка Шулькин, — проворчал недовольный слишком уж уверенным тоном Любаши Тельминов. Чуть погодя, уже вслед добавил: — Обязательно приставать начнет.

— Не боись. Как начнет, так и закончит. Вырублю, только и делов. Не впервой. Артист у меня три дня на полусогнутых передвигался. Все, пошла.

Уверенно направилась к конторе, в крайнем окне которой, в крохотном кабинетике никому здесь ненужного, а потому и всегда отсутствующего зоотехника все еще горел свет, весьма настороживший Тельминова, поскольку конторские сторожа, как правило, вырубались задолго до полуночи, сморенные традиционно принятым снотворным в виде любой подвернувшейся под руку многоградусной жидкости. Поэтому свет гореть вроде бы не должен.

Две кинувшиеся навстречу Любаше собаки тявкнули было, но, подбежав ближе, завиляли хвостами. Любаша кинула им по куску заготовленной для возможной закуси колбасы, поднялась на крыльцо и уже занесла руку, чтобы погромче постучать, но, разглядев, что дверь слегка приоткрыта, остановилась в раздумье. Подходящих для разъяснения этого факта вариантов могло быть два. Либо Шулькин в настоящий момент вышел попользоваться общими для всех удобствами, либо кто-то к нему приперся пообщаться и приложиться ко всегда имеющимся в заначке запасам согревающего, что в отличие от первого варианта дело несколько усложняло. Оглядев еще раз пустынный двор, Любаша наконец решилась и, открыв дверь, переступила порог. Дверь в кабинет несуществующего зоотехника, распахнутая настежь, была совсем рядом. Заглянув, она разглядела сначала стол с опустошенной почти до дна литровой бутылью и остатками нехилого закусона. Стакан на столе был в единственном числе, что, впрочем, как решила Любаша, не исключало наличие при выпивоне кого-то еще, но числом вряд ли больше одного, иначе бардак на столе был бы намного выразительней. За столом, уютно устроившись на стареньком раздолбаном диване спал мертвецки пьяный Шулькин. Решив, что возможный его собутыльник наверняка давно удалился, а самого Шулькина уже никакими пушками не разбудишь, Любаша потушила в комнате свет и вышла в коридор, чтобы встретить ожидавших сигнала сообщников. Но неожиданный отчетливый звук, донесшийся с другого конца небольшого в общем-то коридора, заставил ее сначала замереть и прислушаться, а потом метнуться обратно и включить свет. Но было поздно. Мужики уже подбегали к крыльцу, а за забором негромко затарахтел тракторишка — Серуня явно намеревался подъехать как можно ближе, чтобы тяжеленный сейф не пришлось тащить через весь двор.