Далеко от неба

— «Все», это кто? — не понял Олег.

— Так они. И вы тоже, и батяня ее.

— Что я, убивать тебя на себе волоку? В тебе ж центнер, не меньше… — с наигранным возмущением прикрикнул на Кандея отец Андрей. — Дурак ты все-таки, раб Божий Григорий. Дурак из дураков. Одно только мне до сих пор непонятно. Как ты с тремя переломами и дыркой в голове из больницы сбежал?

— Жить хотелось, вот и сбежал. А тут эта… баба директорская. Сначала к себе уговорила приволочь, потом сюда. Второй раз он хрен промахнется.

— Кто? — спросил жадно ловивший каждое слово Кандея Олег.

— Этот… Батяня ейный… Которая спрыгнула… Бросьте меня, мужики. А там — как получится. Может, до дома доползу.

— Может, и доползешь, — согласился Олег. — Только там тебя с вечера еще дожидаются.

— Откуда? — не поверил Кандей.

— А то ты своих дружков не знаешь.

— Она их арестовать обещалась.

— Кто?

— Баба директорская. Надька.

— Вот когда она мужика своего арестует, тогда я ей поверю. Заодно и папашу своего, главного закоперщика, в каталажку прихватит. Вот тогда поверю. Выяснила у тебя все, что ты знаешь, и дала последний часок свежим воздухом подышать. Правильно батюшка говорит: — Дурак ты, Григорий. По всем статьям дурак.

— Я думаю, Олег, ты не прав, — вмешался передохнувший отец Андрей. — Помоги-ка мне лучше… Это сейчас наш главный свидетель. Разумею, сюда они не решатся.

— Пытались. Хорошо, на нас с Василием наткнулись. Гарантирую, больше не рискнут.

— Вот и ладно. Я его пока в летник устрою, а там как Бог даст.

Олег помог приподнять и поставить Кандея на единственную целую ногу, и тот, повиснув на отце Андрее, волоком дотащился на нем до летника.

Кое-как пристроив беспомощного от боли Кандея на диван, отец Андрей остановился в раздумье — то ли идти в дом и предупредить о неожиданном госте, то ли повалиться на свою кровать и часок-другой вздремнуть до окончательного начала дня, сулившего, судя по всему, новые неприятные неожиданности.

— Пи-ить… — полупростонал-полупрошептал со своего неудобного ложа Кандей.

Отец Андрей молча набрал из ведра кружку воды и, присев на стул у дивана, помог ему напиться.

— Не знаю, как звать… Этот там тебя батюшкой… Какой ты батюшка? — молодой еще. А по-другому, не знаю как. Попросить тебя хотел…

— Проси, — устало согласился отец Андрей.

— Научи молитву какую попроще. Я когда лежал там — и так, и так пытался, ничего не выходит. Одно слово вертится — помилуй, помилуй.

— Хорошее слово. Просишь помиловать, значит, прощения просишь. За все неправедное, что раньше сотворил.

— Голова путается. Жить хочется, а тут помирать приходится.

— Думаю, о смерти тебе еще рановато помышлять.

— Так ведь все равно думается. Мне бы попроще чего. Чтобы с одного раза заучить.

— Господи, помилуй раба Божьего Григория и прости ему грехи вольные и невольные. Аминь.

— И все, что ль?

— С верой и искренним покаянием просить будешь, дарует Господь прощение. Со страхом и обидой — ни душе, ни телу не полегчает.

— Правда, что ль, душа имеется?

— А как же без нее? Только не у каждого она к Богу повернута. Боятся думать о ней, самих себя стыдятся.

Кандей долго молчал, обдумывая услышанное. Потом тихо спросил:

— А левой рукой можно креститься?

Словно объясняя свое состояние, он попытался пошевелить загипсованной правой, но смог лишь чуть приподнять ее.

— Левой не надо, — улыбнулся отец Андрей. — Не по-православному это. Ты же русский?

— Ну.

— Тогда поскольку так у нас все сложилось, перекрещу тебя. Поправишься — сам научишься.

Отец Андрей перекрестил закрывшего глаза Кандея и встал.

— Погоди, — остановил его Кандей. — Не говорят никому, а сами там золото ищут. Девчонка нечаянно на нас вышла, заблудилась. Обрадовалась…

В это время совсем неподалеку раздался выстрел.

Выстрелом под ноги Олег остановил направлявшегося к дому Проценко. Подняв руку, тот придержал своего телохранителя, уже готового спустить курок.

— Если бы товарищ хотел попасть в нас, он бы с такого расстояния не промахнулся. Не так ли, молодой человек?

— В следующий раз не промахнусь, — пообещал, не опуская свою двустволку, Олег.

— Следующего раза не будет, — окончательно приходя в себя и даже пытаясь улыбнуться, пообещал Проценко. — Во-первых, мы пришли с исключительно мирными намерениями. Во-вторых, так, как стреляет Юра, в области больше никто стрелять не умеет. Как-никак мастер спорта международного класса в стрельбе по «бегущей мишени». Так, Юрок?

— И по лежачей, и по стоячей, и по летячей. Пусть только дернется.

— Дергаться он, насколько я понял, больше не будет. Он сейчас пойдет и вызовет сюда моего старого друга Андрея Александровича Руднева. То есть отца Андрея. Очень хочется спасти его от неизбежных неприятностей.

Заметив, что на выстрел со стороны дома с карабином в руках осторожно подходит Тельминов, а за кустами прячется с каким-то внушительным холодным оружием Серуня, Проценко, оценив обстановку, улыбнулся еще шире.

— Кстати, если в нашем общении пожелают принять участие прочие обитатели этого дома, мы не против. Мы не против, Юрок?

— Стрелка, так стрелка. Пусть только за базаром следят.