Дайте точку опоры

Коськин смотрел на подошедшего вплотную к столу Алексея, улыбаясь тому, что видит друга невредимого и даже хорошо, свежо выглядевшего, и тому, что тот не обращал на него, Костю, никакого внимания. Неужели не узнал? И хотя нужно было уйти, подождать там, в приемной, но он продолжал стоять, не спуская глаз с Фурашова. Алексей действительно не узнал его: войдя в кабинет Василина, он, конечно, видел — какой-то офицер поднялся за столом спиной к нему. Но мало ли кто это мог быть? Но офицер не уходил, к тому же он еще, кажется, не сводит с него, Фурашова, глаз и улыбается…

— Костя? — обернувшись, Фурашов подал приятелю руку.

— Друзья? — вскинул голову Василин.

— Учились вместе, товарищ командующий.

Это слово «командующий», услышанное от Фурашова, вызвало у Кости улыбку: он припомнил, как Василин встретил его. Улыбнулся он, возможно, еще и потому, что в интонации Алексея не уловил и тени подобострастия или униженности, словно ему было все равно, как звать-величать Василина, хоть горшком. Костя кивнул:

— Зайду. Увидимся.

— Обязательно!

Костя еще походил по этажам, перемахивая широкие лестницы, заглядывая в кабинеты: надо было повидать двух-трех человек, с кем он завязал связи, агитируя сотрудничать в газете. К Фурашову он зашел уже перед самым уходом. Коридор оживился: полковники и подполковники с одинаковыми черными дерматиновыми папками, похожими на дорожные портфели, проходили торопливо к общей части, ставили папки в железные большие сейфы.

Фурашов оказался один: Адамыч и Бражин ушли. Стоя за письменным столом, он складывал в папку общие тетради, большие, словно гроссбухи.

— Думал, не зайдешь, куда-нибудь в вираже занесло, — сказал он, увидев Коськина.

— Ты лучше скажи… Бежать собрался с Олимпа — и в рот воды? Командиром первой ракетной части?

— Василин сказал?

— Сергеев.

— Уговаривал. Не надоела, говорит, эта физкультура — короткими перебежками преодолевать лестницы? Чудак!

— А Валя как смотрит?

— Везде люди живут…

— Гляди!

— А какие у тебя на сегодня планы?

— Никаких.

— Поедем ко мне. Валя будет рада. — Он смотрел в угол, положив руки на папку, и Костя подумал: грустный. — У меня, как у рыцаря: три дороги. Налево пойдешь, направо пойдешь… Но куда ни пойдешь — тылы, брат, подводят…

— Опять Валя?

— Не знаю… Предчувствие. Звоню девочкам — ее нету.

— Чепуха, Алеша. Едем! — Костя легонько хлопнул по плечу Фурашова. — Иди, сдавай палку, а я позвоню в редакцию и домой, Ленке.

— Так давай и Лену!. Мы — отсюда, она — из дому. И Вале будет приятно. Посмотришь, как живу.

Костя проводил его взглядом до двери, позвонил в редакцию и домой.

4

До «Сокола» в переполненном вагоне метро Косте и Фурашову удалось перекинуться всего лишь незначительными фразами.

Автобус тоже был набит битком. Он шел по кривым переулкам, грузно оседая на рессоры, заваливаясь на крутых поворотах, а на деревянном, временном, мосту через железную дорогу перед Октябрьским полем вовсе встал, попав в затор, и простоял четверть часа.

— Вот наш дом, — сказал Фурашов, когда они вышли из автобуса, — и наше Октябрьское поле.

Вокруг дома — развороченная земля. Широкие стекла нижнего этажа, витрины будущего магазина, замазаны мелом. Площадь перед домом и улица тоже изрыты.

— Скоро со всем этим, возможно, расстанусь, — произнес Фурашов, и Костя не понял, с грустью или с радостью сказал он.

— Сразу и семейство повезешь?

— Да. Финские домики поставлены, закладывают кирпичные. Двухэтажные. Маршал Янов сказал.

Подходя к подъезду, Фурашов порывисто взял Костю под руку:

— Ты не знаешь, как я рад, что ты сейчас рядом! Посоветуешь. Я ведь еще не дал согласия маршалу.

— Ну, не очень полагайся на меня! — Костя хотел это сказать и в шутку и с извинением. — Каждый умирает в одиночку. Ты больше полугода в Москве, а я у тебя первый раз…

Фурашов, кажется, понял его, посмотрел внимательно, мягко сказал:

— Не учимся — работаем! И дороги разошлись… Ладно, идем! — Фурашов чуть подтолкнул Костю вперед, в сумеречный подъезд.

На звонок, открыла Катя. И оттого, как дрогнуло ее лицо и в больших глазах промелькнул испуг, как она с опаской покосилась на дверь в комнату, занавешенную тяжелой портьерой, догадка кольнула Фурашова, и он почувствовал знакомую противную сухость во рту.

— Папочка! — готовая заплакать, Катя шагнула к Фурашову, прижалась к нему вздрагивающим телом, стараясь не расплакаться, прошептала: — У нас…