Дайте точку опоры

— Строим… — проговорил он. — Проволочное ограждение, товарищ генерал…

— Та-ак, — протянул генерал. — Нравится? — Он кивнул на ракету.

— Нравится! — Метельников осмелел, сам не зная почему. — Говорили — на такое дело нас… Собрали с миру всяких «спецов»…

— Уже? Собрали? — с удивленной, искренней радостью воскликнул генерал и повернулся всем корпусом к Борису Силычу. — Видите, мы, военные, не подведем! Не подведите и вы!

— Стараемся! — с хитринкой улыбнулся человек в макинтоше. — Но ведь… как говорится, и самая красивая женщина не может дать больше того, что имеет.

— Браво! Отлично! — подхватил штатский в шляпе.

«Точно, шишка важная, ишь как этот ему поддает!» — подумал Метельников о человеке в макинтоше, еще раз взглянув на его чисто выбритое лицо. Генерал коротко рассмеялся:

— Сказано крепко, Борис Силыч!

Засуетились, заподдакивали другие. Но Борис Силыч, как бы защищаясь, с наигранным смущением замахал короткопалыми белыми руками:

— Не я, не я! Классика! Кажется, Флобер… А «Катунь» предъявим в установленные правительством сроки.

Генерал повернул голову к Метельникову:

— Вот видите! Все будет — обещает! А это… большой человек! — Кивнул в сторону Бориса Силыча.

Метельников не заметил, как перед ним оказался тот, с тетрадкой, подполковник.

— Как ваша фамилия?

Голос у подполковника мягкого тембра. Петр обернулся, оторвав взор от ракеты и людей, окруживших ракету плотным кольцом, и, в замешательстве не поняв, о чем его спросили, скороговоркой зачастил:

— Извините… Шофер… Машину увидел, товарищ подполковник…

— Шофер? Фамилию у вас спрашиваю.

— Метельников. Метельников, товарищ подполковник!

Может быть, ему только показалось — подполковник вроде бы вздрогнул, но его позвали:

— Алексей Васильевич!.. Фурашов!

— Сейчас! — откликнулся подполковник и взглянул на Петра: — Метельников, говорите?

— Так точно!

— Сами… не с берегов Каспия?

Вопрос задал будто с опаской, но смотрит твердо, испытующе.

— Мальцом жил… А вы тоже, товарищ подполковник?

— Нет, нет!.. Вы свободны!

Метельников повернулся, чтобы уйти. Только сейчас, пожалуй, он ощутил всю неловкость случившегося: влез, сунул нос, куда не следовало. Как случилось? Да все та машина — шоферская струнка. Даже вон подполковника, кажись, чем-то смутил. Деликатный, видать. Как его? Фурашов вроде…

Шел он быстро, вспомнив и другое: солдаты теперь на месте и уж тут-то не миновать — влетит как пить дать от сержанта Бобрина.

А Фурашов стоял, не двигаясь с места, точно какая-то тяжесть приковала его ноги к утрамбованной площадке. Глядел вслед уходившему солдату. «Метельников?! Неужели?.. Да нет, не может быть, простое совпадение! Сержант артдивизиона Метельников… А почему бы этому пареньку не быть его сыном?.. Случилось с сержантом в конце сорок четвертого… А этому Метельникову лет двадцать. Так? Вполне может. Или… совпадение? И — фамилия, и место жительства? Спросить бы имя-отчество. Того Метельникова звали Михаилом…»

…Над головой звезды. До них, если бы протянуть руку, пожалуй, можно и достать. Взять в ладонь, зажать. Интересно: какое было бы ощущение — ломящего холода, как от обломка льдинки, или чего-то остро-обжигающего, как от выстрелившей из горна окалины? Странно: они, будто живые, мешаются, роятся… Или это только в глазах, от потери крови? Нет, теперь она не бьет фонтаном, а еле просачивается из-под пальцев. На шее он ее не ощущает, а за воротником, у лопаток, остыв, пропитав рубашку и тонкую шерсть гимнастерки, она мерзко холодит. Во всем теле, — расслабленность, и кожу щекотно покусывает, будто ее усеяли красные злые муравьи-дуплятники, чьи колонии он когда-то разорял…

Роятся звезды. А что сказал сержант Метельников? «Лежите, товарищ комдив, я сейчас, сейчас… Вы только лежите!»

Темнота поглотила его. Лежать? Вот так? Чувствовать, как холодеет все, и ждать?

Бой ушел. Откатился. Туда, куда он лежит головой и откуда сначала его тащил сержант Метельников, а после он полз сам. Полз? Скорее барахтался на месте, а теперь, обессиленный, затих. Там — перестрелка. Он не видит ее. Перед глазами одно дрожащее, как студень, небо. Не видит, но по сухому треску автоматов, утробному «бу-бу» пулеметов, по шлепающим с придыханием — «гах-гах» — минам, по тревожным и бледным отблескам ракет догадывается: еще идет бой, наверное, наши спешно залатывают прорыв. Сотни… нет, тысячи раз он видел подобное. Ему не надо и смотреть, чтоб все представить до мелочей: откуда-то из темноты, из самой преисподней, взметываются осветительные ракеты, мертвенно-желтый свет, торопливо разгораясь, заливает землю, потом так же торопливо тускнеет и гаснет. И — новая ракета… И кто-то невидимый, растревоженный вспышкой, озлясь, начинает суматошливо частить: «бу-бу-бу», «трр-трр-трр», «рра-рра», и светляки, просекая темень, мечутся над самой землей, летят, прочесывая каждый метр, навстречу друг другу: где он, нарушивший их покой?