— Нет, это меня надо извинять, Алеша, — сказала Лена, передавая стакан мужу и стараясь улыбнуться. — Бедная Валя! — Она вытерла полотенцем влажные глаза.
— Слабая она у меня на этот счет. Эх, ты! — Костя потрепал жену по щеке.
— Не слушай его, Алеша. Он сам такой же чувствительный, был ведь случай…
— Какой, если это не семейная тайна? — спросил Фурашов, желая переменить тему, и посмотрел на товарища — тот выжидательно насторожился.
— Не тайна, — улыбнулась Лена. — Только пойдемте из кухни.
Когда сели у стола, Лена подняла на гостя глаза:
— Это ведь тоже с вами связано, Алеша, Пять лет назад, когда вы еще на четвертом курсе учились. Приходит как-то мой Костя после занятий. Я его не узнала: на меня косится зверем, портфель бросил на диван. Обедать сел. Вскочил, рявкнул: «Не щи, а дерьмо!» И еще: «Все вы такие!» Я испугалась, никогда не видела его таким. Спросить боюсь, а он фуражку на голову — и был таков. Чего только не передумала тогда, даже показалось: влюбился, уже не нужна стала… Вернулся в десятом часу, и тут только все открылось. А было это в день, когда Валю еле нашли. Признался: думал, она с любовником связалась…
— Мы тогда Валю почти всем курсом искали. — Костя встал. — В общем, не тот разговор ведем, да и Алексею надо отдыхать.
Лена тоже встала. Пожелав спокойной ночи гостю, ушла в спальню. Алексей взглянул на часы — час ночи. Принялся раздеваться. Костя объяснял товарищу, куда завтра пойти, чтоб познакомиться со столицей. Подойдя к Фурашову, уже лежавшему под одеялом, нагнулся. Алексей почувствовал мягкое, ободряющее прикосновение его руки к своему плечу.
— Ну, спи.
Алексей вспомнил слова Умнова: «Между нашими епархиями не очень добрые взаимоотношения». Спросил:
— Ты не знаешь, почему взаимоотношения, как говорит Сергей, плохо складываются? При чем тут взаимоотношения?
— А-а! — Костя усмехнулся, выпрямляясь: — Чудак!.. Взаимоотношения много значат даже в государственных делах. Революция в военном деле оголяет людей, выставляет их в первозданном, адамовом виде, вот, мол, какой каждый в натуре, без одежек. Словом, проявляется философская формула борьбы старого с новым.
— А генерал Сергеев… не знаешь, не был на фронте начартом?
— Не знаю, но воевал… Я полгода у него служил, потом — в газету…
— Василин… что он представляет собой?..
— Ну это увидишь сам. Спи, друже!
Только в минуты особой теплоты и расположения к человеку Костя имел обыкновение употреблять это украинское слово «друже». «Жалеет», — мелькнуло у Фурашова.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Сколько самолето-рейсов за два дня сделано сюда, в Кара-Суй, — одному богу известно! Наехало нас видимо-невидимо: «кабешники», заводские бригады монтажников, разное начальство. Двухэтажную гостиницу на «тридцатке» забили до отказа — раскладушки поставили прямо в коридорах, позднее стали селить в солдатской казарме. Столовая трещала от напора посетителей.
С утра до поздней ночи крутились, не останавливаясь, жернова антенн. Люди облепили аппаратурные шкафы — пальцем ткнуть негде. Замеряли параметры, подстраивали схемы, заменяли детали, узлы, целые панели и блоки.
Дирижировали наш шеф и неулыбчивый главный представитель от промышленности (звать его Иван Степанович). Установка простая: если нужно — менять целые панели, блоки, не задерживаться, время дорого.
Инженер-подполковник Шуга, начальник радиотехнической команды, ходит от одного места к другому, мрачно роняет: «Э-э, батенька, вы не того…» И, выставив перед собой длинный сухой указательный палец, погрозит — недоволен.
Жмем на все педали: шестого мая начнутся облеты станции наведения ракет, то бишь нашей «Катуни», по программе заводских испытаний. Позднее — первые пуски ракет совместно с «Катунью». Как-то все будет, как проявит она себя, как ракеты, весь комплекс? На старте, на «лугу», наши коллеги тоже жмут. К совместной работе мы должны прийти одновременно.
Приехал генерал Сергеев, один из военных столпов будущих ракетных войск. Высокий, на узком лице большой нос с горбинкой, будто лезвие садового ножа, а улыбнется — видно: добр, умен. Впрочем, не верь эмоциям: ты — кандидат наук, человек сухих технических правил…
Собрали в «банкобусе» десятка полтора военных и штатских. Вопрос Сергеев поставил прямо: что надо делать, чтобы подготовить войска к эксплуатации комплекса? Показалось смешно: о чем думать — яичко еще в курочке! Но потом понял: не так уж это глупо — есть резон.
Сначала молчали: вопрос застал врасплох. И тогда генерал сам стал развивать мысли. Понял лишний раз: толковый.
Развязались и у нас языки.
Он знал, что теперь долго не уснет. Будет ворочаться с боку на бок, а перед глазами неотступной чередой, как полосатые ограничительные дорожные столбики, сменяясь в неизменной последовательности, поползут картины прошлого. Невольный разговор о Вале разбередил давнюю, неутихающую душевную рану, более чувствительную, чем если бы вдруг сразу заныли действительные — на шее, под правой лопаткой, в ноге, где еще сидел «жучок» — осколок, подарочек шестиствольного миномета…