Дайте точку опоры

Полигонная команда, в которой прошли эти два нелегких года после академии. Удивительно радостным и трогательным было расставание с ней!.. Всего четыре дня назад он еще жил одной жизнью с испытательной командой, с офицерами, а теперь нить, связывавшая его с ними, рвалась. Рвалась с болью, потому что добрый конец ее, как ни крути, оставался там. Частица самого себя осталась. Перед глазами возникло: клуб — половина казармы со сценой и простенькими креслами, офицеры, собравшиеся на совещание. Сидя на сцене, за столом, покрытым кумачом, он и не подозревал, каким будет его прощание в конце этого сбора. Немного грузноватый, темноликий от степного ветра и загара полковник Безменов, окончив совещание, поднялся из-за стола и предложил начальнику штаба зачитать приказ. Строгими, незамысловатыми словами в приказе перечислялись его, инженер-подполковника Фурашова, заслуги. Но слова эти почему-то разбередили душу. Он даже плохо слышал последние строчки приказа: ему объявляли благодарность. А потом полковник сказал: «Инженер-подполковник Фурашов завтра покидает нашу семью. Он получает новое назначение. Пожелаем ему успехов!» Алексей по выработанной привычке механически встал. Безменов, подойдя к нему, пожал руку и неожиданно обнял. Аплодисменты покрыли слова полковника: «Жаль мне с вами расставаться, Алексей Васильевич!..» Что ж, и ему, Фурашову, жаль. «Может, зря согласился». Мысль эту уже в который раз за четыре дня повторял про себя. Странно только — она жила в сознании, но не ощущалась сердцем. Были и сомнения — сумеет ли найти себя в штабной, управленческой службе? «Алексея тебе не достать — в Главный штаб идет. Олимп военных богов!» Припомнившиеся слова Умнова заставили Алексея улыбнуться. Да, Сергей усидчивый, упорный, инженер-майор, кандидат наук, ведущий конструктор… Немало! А ему, Фурашову, живое бы дело, руками поработать. Метил дожить в Кара-Суе до горячих дней — испытывать новую технику, «Катунь»… Вот теперь в штаб… Что ж, военный человек. Впрочем, конечно, он бы мог и отказаться, и, наверное, его бы поняли… Позднее, когда сообщил домашним, что переводят в Москву, Катя, младшая дочь, крутнувшись на круглом стуле у пианино, подскочила, запрыгала, прильнула, целовала в щеку… Марина — старшая, — как всегда, отнеслась к новости сдержаннее. Валя, жена, сидя за столом, смотрела на него широко открытыми глазами — известие застало ее врасплох. Уже в кровати, притихшая, сжатая в комочек, неожиданно спросила: «Ты ведь, правда, будешь меня там лечить?» И, уткнувшись в подушку, расплакалась… Наверное, эта гирька ж перевесила в его решении — да, лечить ее надо… И — шумный город, театры, другие заботы, — нет, правильно он поступил! Подумав так, уже совсем спокойно он отсек прежние мысли, но бездумно сидел на стуле лишь секунду — всплыл тот подспудно беспокоивший вопрос: «О каком Сергееве, уходя, упомянул Умнов?.. «Будешь иметь дело с генералом Сергеевым — голова! Но и Василин там — фигура!» Сергеев… Не фронтовой ли? Начарт дивизии?..

— Ты еще не во власти бога Гипноса? — Костя стоял в дверях со стопой чистых тарелок.

Поставив их на край стола, подошел к окну, перегнувшись через подоконник, посмотрел на темный пустой двор.

— Вспомнилось многое, — ответил Алексей. — Как провожали, как семья восприняла назначение в Москву…

— Понимаю, Алеша. Как Валя?

Фурашов отметил: Костя, взглянув на него, тотчас отвел взгляд, будто понял, что коснулся запретной темы. Что ж, его щадят — старая история.

— Все так же…

Костя молча пододвинул к себе стул, сел. Опустил низко голову, будто сосредоточенно рассматривал что-то на старом паркетном полу. Светлые брови медленно сходились и расходились на переносице. Вошла Лена, накрыла на стол белую скатерть.

— Вы что-то, как заговорщики, сидите. Может, я некстати?

— Секретов у нас, Леночка, нет, — выпрямляясь на стуле, тихо сказал Алексей. — О Вале речь…

— Ничего не изменилось. Страдает по-прежнему! — Всегда добродушный, казалось не знавший чувства злости и недовольства, Коськин в эту минуту не походил на знакомого Алексею рубаху-парня. Полное лицо его с поджатыми губами стало каким-то болезненно-суровым. Опустив глаза, Лена гладила пальцами скатерть. Фурашов посмотрел на обоих, деланно-шутливым тоном сказал:

— Ну вот, и испортил вам, друзья, настроение, да еще в первый вечер! Расскажите лучше о себе, о своей работе, Костя.

— Что мы? Живем, как видишь, неплохо. И работа идет. Одним словом, всем доволен, как Манилов.

Алексей, случайно повернувшись к Лене, вдруг увидел, что та часто заморгала глазами, на щеке ее блеснули слезы. Быстро нагнувшись, она поднесла край фартука к лицу, торопливо пошла к двери. Костя поднялся, окликнул жену. Пожал плечами.

— Я сейчас, Алеша…

Обругав себя в душе за весь этот тягостный, ненужный разговор, Алексей тоже встал и после минутного раздумья вышел из комнаты.

На кухне Лена пила из стакана воду.

— Прости меня, Леночка, — начал Фурашов. — Шут угораздил…