Да, нет, возможно

– Блейн проводит вас в приемную. Хорошего вам дня! – Директор Дикерс взмахивает рукой и проходит мимо Блейна-парня-с-яхты, который продолжает торчать в дверном проеме, практически не глядя на нас. Я смотрю Майе в глаза и вижу в них отражение собственного немого удивления. Меньше минуты назад у нас шел серьезный разговор. А теперь нас выгоняют прочь в сопровождении парня, который словно родился в магазине мужской одежды – сразу в стильном костюмчике.

– Как все прошло? – жизнерадостно окликает нас Кристин, но мы почти не обращаем на нее внимания. Я с трудом выбираюсь в коридор следом за Майей; сердце так и рвется выскочить из груди. Майя оборачивается ко мне, и вид у нее такой, словно ее вот-вот разорвет на части, однако она продолжает молчать, пока мы не скрываемся за дверями лифта.

Только тогда плотину наконец прорывает:

– Она же чудовище! Несколько паршивых овец, значит?.. Она ведь не побоялась это сказать. – Майя так вцепляется пальцами в волосы, будто хочет их вырвать. – И все это время она продолжала спокойно нам улыбаться. Вот ужас!

– Ага, – моргаю я. – Мне казалось, я с ума схожу…

– Точно! Это же газлайтинг! Они придумали там себе какую-то собственную вывернутую реальность. Помнишь, что она сказала про бандану? Это как вообще понимать? – Майя прикладывает пальцы ко лбу. – Она совершенно серьезно пыталась убедить нас, что эти поправки не имеют никакого отношения к росту исламофобии!

– И перекладывала вину на тех, кто становится жертвами…

– Боже, молчи, иначе я тут устрою. Она ужасный человек! Все они – ужасные люди. – Двери лифта открываются, и Майя разве что не выпрыгивает из него, словно не может дождаться возможности поскорее сбежать отсюда. – Это было отвратительно. Но! – Она ловит мой взгляд. – Джейми! Ты крутой!

– Чего? – Я чувствую, что краснею.

– Я там сидела и думала: «Ну ничего себе он дает!» Ты ведь начал с ней спорить. Выглядело это потрясающе.

– Потрясающе? – переспрашиваю я, вытаращив глаза.

– Так, ладно. Объясни мне теперь эту историю с квалифицированным большинством. Если Россум выиграет, этого большинства не получится? Хотя оно необходимо, чтобы провести акт с поправками? Что это вообще за большинство такое?

– Квалифицированное большинство – это когда у одной партии две трети или больше мест, – объясняю я. – В Палате представителей оно у республиканцев уже миллион лет, а Россум – наша последняя надежда избежать того же положения дел в сенате.

Потрясающе. Она сказала, я выглядел потрясающе. Серьезно?

– И для того чтобы поправки приняли, это большинство как раз и нужно?

– Да, иначе никак: губернатор Дойл уже заявил, что наложит на это решение свое вето…

– Что, правда? – Майя резко оборачивается ко мне. – Он ведь тоже республиканец.

– Думаю, ему не хочется злить прессу, понимаешь? В основном его интересует то, как он выглядит в объективах. Но, возвращаясь к твоему вопросу… Да, если квалифицированное большинство соберется в обеих палатах, они могут…

– …отклонить вето. Я поняла. – Майя угрюмо осматривает парковку. – Нам совершенно необходимо, чтобы Россум победил, да?

– Ага. Все верно.

До чего же все-таки печально возвращаться на землю после того, как попытался дотянуться до звезд и у тебя ничего не вышло. Мне больно даже просто идти через парковку обратно к машине. Еще и часа не прошло, поэтому автомобили здесь стоят всё те же. А вот мир как будто стал гораздо хуже. Когда мы приехали сюда, в нас жила надежда. Странно осознавать это, поскольку утром я чувствовал в основном страх. Но какая-то крохотная часть меня верила, что эта встреча может все изменить. Мы могли найти верные слова. Или Дикерс посмотрела бы на проблему иначе, услышав о ней от живого человека. Она могла бы убедить Холдена отозвать акт, он обратился бы к обществу с извинениями, а мы стали бы героями одного из тех вдохновляющих видео, которые мама постоянно пересылает мне из местных групп в Facebook[13], выступающих против республиканцев.

А теперь я чувствую опустошение.

И даже не смотрю на бампер Альфи. Зато слышу судорожный вздох Майи.

– О нет. – Она хватает меня за руку. – Смотри, Джейми.

Я опускаю глаза на правый нижний угол бампера, где обычно приклеен магнит с логотипом избирательной кампании Россума. Это мама убедила Гейба делать не наклейки, а магниты, чтобы местные сторонники демократов могли их переворачивать, если видят на парковке. «Это все равно что подмигнуть кому-то, показать, что ты его видишь, – настаивала она. – Так мы проявляем солидарность». Должен признать, у меня каждый раз пробегали по спине мурашки, когда, выходя из крупных магазинов, я видел, что магнит перевернут. Как будто кто-то тайно дал мне пять. Как будто мы все были частью чего-то загадочного и очень важного.

Но сейчас… Даже несмотря на бьющие мне в глаза лучи солнца, которые отражаются от блестящего бампера, я все равно вижу, что случилось.

Магнит пропал.