Бонни улыбнулась, спрятала рецепт в сумку и устремила взор вдаль. Февраль ей предлагал белоснежные перины, единственные перины, на которых Беннет могла бы нежиться. И девушке показалось это предложение заманчивым.
Она направилась к машине, которая все еще принадлежала ей. Машина Тайлера. Единственное, что осталось в память о том времени, когда они были вместе. Открыв дверь, Бонни села в салон автомобиля, тут же замерев.
— Тебе бы стоило закрывать двери, — он осмотрел салон авто, словно имел на это право. Облегчение сменилось раздражением. Беннет кинула сумку на заднее сидение и развернулась к мужчине, процеживая его ненавистным взглядом. Взглядом прежней Бонни, которая не умела ценить жизнь.
— Когда я тебе звонила, ты не брал трубку, а теперь от тебя не отделаешься.
Сейчас, когда врачи говорили ей о том, что она выздоравливает, Бонни с трудом верила, что этот человек когда-то жестоко избивал ее, не зная, что такое пощада. Сейчас ей казалось почти нереальным его поведение, потому что Бонни помнила его уроки, его поддержку, помощь и его бескомпромиссные решения, которые повлияли на ее жизнь.
— Что сказали врачи? — спросил он, явно не собираясь просто так заканчивать разговор. Он точно формулировал вопросы и фразы, не растекаясь словом по древу, не допуская многословий. Он оставался прежним. Он был единственным в жизни Бонни, кто оставался прежним.
— Что через полгода я смогу перестать быть угрозой обществу, а летом мне лучше отправиться, а Альбукерке, — она повернула ключ, автомобиль зарычал, а Беннет ощутила, что ее раздражение вновь усилилось. Ей хотелось домой. Она перестала нуждаться в признании Майклсона. Прежние шрамы не зажили, но начали затягиваться. Больше Клаус не был нужен.
И она ему тоже вряд ли необходима.
— Ты помнишь о нашем соглашении? Насчет твоего Ромео? — Беннет сжала челюсти, поворачивая голову в сторону мужчины и процеживая его ненавистно-яростным взглядом. Клаус не смог скрыть улыбку. Ему нравилась дикость в Бонни. Дикость, которую Бонни почти одомашнила, но которая иногда вырывалась из-под контроля. Дикость, которая была похожа на дикость самого Клауса.
— Можешь не стараться, — произнесла она, — ему и так наплевать на меня.
— Но тебе на него — нет.
Бонни резко надавила на педаль, включая заднюю передачу. Клаус не ожидал, его резко повело в сторону, но он смог упереться руками в приборную панель. Беннет затормозила. Она подумала о том, что наворачивать круги по объездным трассам может снова стать отличным досугом. Ну, если захочется курить или пить.
Девушка включила первую передачу, развернула руль и вновь нажала на газ. Она быстро подъехала к дороге и снова затормозила, переключая внимание на Клауса.
— Мы в расчете, — произнесла Бонни. — Можешь больше не мучать себя по ночам.
— Ты — мое творение, и я не хочу, чтобы его разрушил какой-то глупый мальчишка.
Она — не его творение. Бонни — творение ее родителей, ее окружения. Она — творение Деймона, Елены и Тайлера. Она — протеже Ребекки. Она принадлежит кому угодно, но только не ему. И Бонни это отлично знала. Клаус — тоже, но ему нравилось пришивать ее к себе. Нравилось избивать уже морально.
— Да пошел ты, — выплюнула она, обращая на него все свое циничное внимание. Благодарность себя исчерпала. Бонни желала избавиться от всего, что соединяло ее с прошлой жизнью. Ей пора было научиться заново жить.
Заново дышать.
Новым кислородом.
— Напоследок, — он достал что-то из внутреннего кармана куртки и положил на приборную панель, — приглашение на открытие одного из моих клубов. Приходи, тебе понравится.
Бонни улыбнулась, почти теряя свою ярость. Бонни была более разумной, более осмысленной и не такой ослепшей как раньше, но стержень остался прежний — дикость, приправленная колким цинизмом и редкой привязанностью. Беннет аккумулировала в себе лучшие и худшие качестве. Она была высокой и низкой, глупой и мудрой.
Но в ней не было ничего лишнего. Бонни была настоящей, со всеми своими плюсами и минусами, со всеми пороками и достоинствами. Бонни — как конфета с коньяком: она сладкая, но не приторная, крепкая, но не высокоградусная.
— Неужели ты думаешь, что я живу этими грязными, дешевыми и паршивыми тусовками? — улыбка все еще была на ее губах. Бонни была бы шикарной, если бы умела держать мужчин на коротком поводке, как это отлично получалось у ее подруги. — Я, может, и дешевая, но не такая однообразная.
На самом деле, однообразная, но уже не дешевая. Клаус понимал это. Бонни — нет. И этим она вновь его подкупала — она не осознавала собственную цену.
— Нет, я не думаю, что ты живешь этими грязными, дешевыми и паршивыми тусовками, — он открыл дверь автомобиля, пропуская внутрь салона морозный воздух и ставя последние точки над «i». Теперь оба понимали, что серии с их совместным участием закончились. — Но я думаю, что в этих грязных тусовках ты можешь быть собой.
Она все еще была полна раздражения и некой ярости. Она уже не ощущала усталость, что сваливала с ног, не ощущала свою ничтожность, но сейчас вновь начала испытывать покинутость.
— Тут мы чем-то похожи.