d3257173e6e84c0dbd07778660e8d04c

— Повезло, — Мэтт улыбнулся. Было странно, что он с ней заговорил. Он больше тусовался с Еленой и этой светленькой, которая стояла сейчас рядом, чем с ней. Вернее, он вообще с ней не общался. Ну, знали друг друга, ну, здоровались иногда по праздникам, но не больше. Бонни перевела взгляд на светленькую, что стояла рядом с Мэттом. В ее голубых глазах можно было увидеть спокойствие и открытость. Это дикое сочетание было для Бонни совершенно чужим. Совершенно инородним.

— Это Кэролайн, — произнес Мэтт, заметив, что девушки друг друга рассматривают. — Приехала по обмену. Наша с Еленой одноклассница.

Бонни быстро взглянула на Мэтта, и было в этом взгляде то же, что во взгляде Деймона — осколки. Но осколки не ледяные, а стальные, больше похожие на лезвия, больше напоминающие прежнюю Бонни. Потом Беннет снова посмотрела на Форбс.

— Я Бонни. Ваша однокурсница, — она не считала нужным протягивать руку и называть свою фамилию. Форбс и Беннет — как две противоположности, как две полярности, которые каким-то образом умещались в контексте одной и той же вселенной. Бонни и Кэролайн — это весна и осень. Это вечность и мгновение.

— Приятно познакомиться, — произнесла девушка. В Кэролайн не было издевки. В Кэролайн была простота. Это тоже было дико. Не то, чтобы Беннет вернулась к своему прежнему поведению, но она будто преображалась, становясь волчицей.

— Я видела Елену с вами… Она не придет на открытие? — Бонни вновь обратила внимание на парня. На Мэтта было проще смотреть. Легче. Мысли о Гилберт больше не разрывали сердце на куски, но осадок вновь будто поднимался, побуждая тягучее и зыбучее чувство тоски. Они ведь перестали все-таки общаться.

— Она уехала с отцом на отдых, — произнес Мэтт так быстро, будто он ждал этого вопроса. — Налаживает отношения.

Ложь. Бонни знала, что это ложь такая же чистая, как вода в роднике. Елена не сможет простить своего отца. Потому что Беннет помнила эти звонки посреди ночи, эту тупую боль, эти слезы в глазах лучшей некогда подруги. Потому что Беннет помнила каждое слово Елены. А еще Бонни отлично знала, что грехи отцов простить тяжелее всего.

— Приедет через пару дней, — завершил Мэтт. Девушка натянула улыбку, взглянула еще раз на Форбс. В какой-то степени Бонни была рада, что Гилберт не смогла довериться своим новым друзьям, как доверяла когда-то ей. Иногда длительность отношений — вовсе не показатель их прочности.

— Ладно. Хорошо вам повеселиться. Было приятно познакомиться, — Бонни отвернулась, а потом направилась сквозь толпу. Ей удалось быстро пробраться к самому входу, сжимая в руке флаер, пытаясь сжать в руках еще и свои нахлынувшие эмоции. Елена сбежала. Снова. Ей просто нравилось срываться в другие миры, оставляя пепел и хаос в тех, в которых она уже побывала. В которых должна существовать Бонни.

Нечестно. И жестоко, если честно.

Девушку впустили, и та вошла внутрь. Она вновь погрузилась в пространство совершенно иного мира. Бонни привыкла к клубам, она стала ходить туда после того, как ей исполнилось шестнадцать, как она впервые познала алкоголь на вкус. Алкоголь и послевкусие клубных ночей. Бессмысленных, самозабвенных, но отчего-то отчаянных и приятно-томительных.

Беннет осматривалась и удалялась. От цветового, непривычно яркого, колорита, от мелодичности музыки, проникающей в душу и задевающей пыльные струны. От неона, который проникал в самые темные углы души и все на миг будто освещал. От мебели, отличающейся особой уютностью. От роскоши и комфорта. Бонни не была в таких клубах, и Бонни боялась предположить, сколько же сюда стоит вход.

Беннет улыбнулась. Музыка разбудила сердце, заставив биться его в прежнем ритме. Мысли о Елене разрывались децибелами музыки. Тоска растворилась. Настроение улучшилось, а азарт захлестнул с большей силой, и Бонни отправилась прямиком к барной стойке. Ей не хотелось снова пускаться в разгульный образ жизни, но она и не собиралась этого делать. Просто Бонни была неотъемлемой частью ночной жизни. Просто Бонни красиво танцевала. Просто Бонни была бы не Бонни, если бы не эта пронизывающая, яркая, темная и громкая ночная жизнь. Клаус был прав: в этих грязных тусовках Бонни могла стать собой. Могла быть разъяренной, злой, яростной, хрупкой, отчаянной, никому не нужной. Могла быть сногсшибательной, очаровательной, дерзкой и жаркой.

Она могла быть разной.

— Ваша «Пина Колада», — произнес бармен, протягивая девушке бокал. Бонни не была любительницей коктейлей, и ей отчаянно хотелось заказать «Королевский кир», но неприятные ассоциации стали бы колоть сердце. Беннет собиралась вытащить все иглы, что мешали ей жить.

— Я заплачу, — иглы все же вонзились. Бонни повернула голову вправо, увидела того, кто за нее заплатил, а потом отставила бокал. «Пина Колада» обожгла горло, осколками застряв в глотке. Осколками в памяти застряли воспоминания.

Музыка была просто восхитительной. И восхитительной была Бонни, она сменила шок на цинизм. Она научилась этому у Елены. Она научилась этому у своего отца. Бонни, может, и прогуливала уроки, но темы учила.