d3257173e6e84c0dbd07778660e8d04c

Коул притянул девушку к себе. Его грязные руки касались ее тела. Коул прижимал острый нож к горлу, а второй рукой прижимал Викки к себе так, будто имел на эту девочку право. Будто знал ее очень давно. И Викки выглядела так, словно ей знакомы эти прикосновения, словно она привыкла к подобным грубым ласкам. Донован смотрела куда-то сквозь пространство, не желая или стыдясь посмотреть на Деймона. Она была спокойна, она не боялась.

Они знали друг друга. Деймон прочитал это по их поведению. Деймон умел читать. Он прочитал Джоанну и Локвуда, он прочитал Елену, а теперь — и Коула с Викки. Грязная, покорная, отвратительная Викки, которую изнасиловали почти шесть лет назад, которую приютила Джоанна, которая рассказала о себе не все сейчас выглядела жалко. Деймон чувствовал укол предательства — ему рассказали не все.

Елена была другой…

Но Викки была его женщиной. Может, не его настоящей женой, не его любовницей и не его подругой, но его женщиной, которую он обязан защитить. Деймон поднял полный злобы взгляд на Коула. Ярость в сердце достигла максимальной температуры — она шпарила, она наносила ожоги четвертой степени.

— Малышка Викки тебе ничего интересного не рассказывала о своем прошлом? Не говорила, почему ее изнасиловали? Чем она занималась до того, как стала угонять крутые тачки и сплавлять их по запчастям, делая на этом крутой навар?

Он посмотрел на Викки, которую все еще грубо держал в своих объятиях. Девушка стыдилась смотреть на Сальваторе — теперь Деймон был в этом уверен. Викки прятала взгляд, потому что знала, что недомолвки разрушают самые прочные отношения. Потому что знала, что ее дочь в опасности, и единственный кто может ее спасти сейчас ощущает себя так, будто его кинули. Потому что знала, что он спасет Кристину, а Викки окажется лишь очередной псевдоподругой, которая активно принимает помощь, но которая сама не хочет отвечать взаимностью.

Неравноценный обмен.

— Малышка Викки бросила школу в шестнадцать и укатила со своим парнем в другой конец штата подальше от назойливых родителей. Малышке Викки хотелось опасности, — он схватил ее за лицо, заставляя посмотреть на себя. «Малышка Викки» оставалась такой же податливой.

Строптивость исчезла. Шарм — тоже.

Бонни была другая.

— Этот мудак хорошенько избил ее однажды в баре, а я защитил малышку Викки. Малышка Викки не могла вернуться домой с проебанной юностью и разбитым лицом после почти готового отсутствия и скитания по городам. В таких семьях, которые бывают у меня или у малышки Викки, назад не принимают.

Он отшвырнул ее на стул. Сальваторе ощущал ярость, ощущал обиду, ощущал злобу. Ему не нравилось, как Майклсон ведет себя. Ему не нравилась податливость Донован. Ему не нравилось собственное бессилие. Ему хотелось разбить кулаки о морду этого ублюдка, ему хотелось прекратить разыгрываемый спектакль.

— Ты ведь вряд ли нас поймешь. Не в обиду конечно.

Сальваторе молчал, продолжая смотреть на Коула, на которого глядела Донован своими холодными и почти что апатичными глазами. В ее взгляде не было огня.

Джоанна была другая…

Деймон ощутил горечь, которая тут же смешалась с яростью. Он упустил Джоа, он оборвал контакты с Бонни, он отказался от Елены. Все его женщины, желающие быть с ним, были отвергнуты им. А когда он решился принять одну из них — его отвергли. Потому что Сальваторе знал все о Хэрстедт, Беннет и Гилберт. Но он ничего не знал о Викки кроме того, что она позволяла знать о себе. Сальваторе злился на Донован не столько из-за того, что она не договорила правду — каждый имеет право на секреты. Он злился на нее из-за ее покорности, из-за того, что она посадила его на цепь. Из-за того, что она его — сама того не желая — убедила в том, что Елена не была фальшивой. Она была отвратительной, мерзкой, но настоящей в любых своих эмоциях.

— Викки мне должна, а поскольку вы теперь вместе, то и ты мне должен, — Коул отодвинул стул и сел напротив Сальваторе. Деймон уже и не хотел смотреть на Викки. Он ощущал, что ярость, сливаясь с горечью, образовала такое знакомое, позабытое, но вкусное чувство.

Ненависть.

— У меня проблемы с налоговой, я укрывал налоги, но это не суть. Я знаю, как вы заработали на такой кукольный домик, и я хочу, чтобы ты сделал тоже самое для меня.

Коул снова улыбнулся. Сальваторе напивался ненавистью — разум отключался, грани стирались. В сознании пульсировала лишь одна мысль, лишь одна едкая и тошнотворная мысль — Деймон вновь станет Доберманом. Прежним Доберманом, которым всегда был. Может, он не станет снова курить или драться в катакомбах. Но он не станет больше никому вверять свою независимость. Сальваторе настолько увлекся этой мыслью, что не заметил «ты сделал» вместо «вы сделали».