d3257173e6e84c0dbd07778660e8d04c

Он пожал плечами, потом в его взгляде снова появился этот блеск, который должен быть у родителей и которого Бонни в раннем детстве лишилась. Чтобы снова не предаться болезненным воспоминаниям, девушка отвернулась.

— Не знаю. Мне так показалось.

Показалось… Она подумала о том, что хотела бы знать что занимает мысли этого мажора. Бонни преисполнилась презрением к этому парню, потому что он имел доступ к любым благам. По крайней мере, к тем, о которых мечтает каждый в девятнадцать лет: легкость в учебе, богатые родители, отсутствие запретов и проблем, внимание противоположного пола…

Когда, кстати, у нее были с кем-то серьезные отношения? Когда было что-то важнее секса в общении? Когда помимо оргазма испытывалось что-то еще? Что-то, приносящее не только физическое, но и духовное удовольствие?.. Или этого вообще не было?

Она услышала шум сбоку, но взглянуть на Локвуда так и не осмелилась. Решилась лишь тогда, когда Тайлер ей протянул зажигалку и пачку сигарет.

Мулатка схватила свои тотемы, забывая о рамках приличия и о том, что не красиво со стороны казаться жадным на удовольствия человеком. Девушка достала сигарету, трясущимися от не терпения руками стала чиркать зажигалкой и успокоилась лишь тогда, когда получила кайф от первой затяжки.

Откинув голову назад и прикрыв глаза, она на несколько мгновений абстрагировалась от мира. На несколько секунд испытала чувство мнимой свободы.

— Легче стало? — спросил Локвуд, решая, что ему тоже надо отвлечься от мыслей.

— Нет, — ответила она, делая вторую затяжку и облокачиваясь об изголовье кровати. — Немного только если…

Повило молчание, прерываемое лишь тиканьем часов. Когда сидишь в полумраке, в прохладе, куришь сигареты и не боишься монстров в своей душе, потому что рядом кто-то есть, то испытываешь болезненную сладость мировосприятия. В такие моменты кажется, что все, окружающее тебя, лишь красиво нарисованная декорация, лишь плод чьего-то воображения, лишь просто сиюминутная одержимость. И шарм этого вечера в спокойствии и осознании того, что больше подобной болезненной сладости не будет. В такие моменты ты одержим лишь двумя вещами: желанием, чтобы это время тянулось как можно дольше и желанием с кем-то поговорить как в старые добрые времена.

— Ты можешь рассказать мне об этом, — поддавшись опиуму вечера, произнес Тайлер, — мне нет смысла кому-то поведывать о твоей боли.

Она усмехнулась, снова затянувшись, снова закрыв глаза.

— Мне тоже нет смыла кому-то поведывать о своей боли.

Локвуд вальяжно расположился на кресле. Специфический аромат сигарет, своенравности и неверия заполнял пространство комнаты, проникал в легкие и отравлял организм. Было что-то неправильное в этом вечере и в этой девушке, на месте которой должна быть другая…

Но магию вечера было бы грешно разрушать.

— Знаешь, а я тебе вот что расскажу: когда отношения моего друга стали трещать по швам, а сам Доберман пустился во все тяжкие, я пришел к выводу, что любые отношения — лишь зависимость, фанатичность и банальное желание обладать физически. Ведь Джоанна писала на него заявления в полицию об изнасиловании, грабеже или избиениях, а он, несмотря на вечные проблемы с полицаями, вдруг попросил меня найти донора и хороших врачей, обещая быть своего рода человеком на побегушках… Последнее мне не нужно было, но донора я нашел, и операцию Хэрстедт все-таки сделали. И это несмотря на то, что эта сука отлично просношала Сальваторе мозги… Любви-то уже не было — это видно было. Но осталось чувство собственничества и подыхающие остатки ревности. Я решил, что в моей жизни такого не будет, и твердо поставил крест на любых серьезных отношениях, Бонни. Это как стать вегетарианцем — сначала хочется поддаться соблазну, а потом все водит в привычку, и потребность быть с кем-то постоянно отпадает…

Когда Локвуд замолчал на некоторое время, Бонни решилась воспользоваться этим и сменила ярость и ненависть на любопытство.

— Зачем ты мне это рассказываешь? — спросила она, стряхивая пепел на журнал, лежащий на прикроватной тумбочке и все так же не решаясь взглянуть на собеседника, словно боялась увидеть что-то во взгляде этого парня.

— Я и с Мальвиной-то ничего серьезного не планировал, — продолжал Локвуд, словно и не слышал вопроса. — Это было что-то вроде эксперимента. Но она, знаешь, смотрела на меня как на… Как на нормального человека. Не упрекала в детскости и несерьезности, не смотрела так, будто винит в позерстве. И меня это привлекло. А потом как-то зашел разговор о том, что не стоит увлекаться тем, что уже не интересно… Она… Она была настолько проникновенной и… Испугалась, думая, что этим принципом я и в отношениях с людьми руководствуюсь. В тот момент во мне будто что-то щелкнуло. Она не хотела просто дружить или думать, что эти наивные встречи ограничены сроком давности… Она хотела быть рядом и боялась быть брошенной. Я тоже хотел быть рядом… А еще она была очень нежной, хоть не умела забываться… Не умеет отдаваться чувствам без остатка, но это не мешает мне сходить по ней с ума…