d3257173e6e84c0dbd07778660e8d04c

— Зачем заботишься обо мне? Я не понимаю этого.

Парень словно вынырнул из своих мыслей. Выпрямился, огляделся и, сконцентрировав свое внимание на Бонни, чему-то глупо и рассеяно улыбнулся.

— Я уже говорил: я просто хочу это сделать.

— Просто ничего не бывает, — перебила девушка, кутаясь плотнее в плед. Бонни бил озноб, и девушка никак не могла согреться уже в течение нескольких минут. Тупая боль сковывала затылок и виски, словно кто-то сжимал голову чем-то металлическим. — Не в нашей жизни…

— Бывает.

Он подсел ближе, внимательно посмотрел на девушку. Было во взгляде этого парня что-то проникновенное и теплое. Что-то родное. Бонни подумала, что именно такой взгляд должен быть у родителей, которые любят своих детей.

Болезненная тема для разговоров и размышлений. Сразу появляется неприятный привкус разочарования и отвращения. Сразу появляется послевкусие отчаяния. Горькое, как какая-то таблетка, которую просто необходимо выпить.

Локвуд тем временем снова улыбнулся, выпрямися и сказал в свойственной ему гласной манере:

— Цвет кожи и пол для меня не показатели. В том смысле, что я считаю, что вообще не важно, что представляет собой человек, если он нуждается в помощи. Либо помогаешь, либо нет, и неважно девушка это парень, феминистка или какой-нибудь сексист…

Царапины на сердце становятся глубже и длиннее. Новая сеточка распространяется по сердцу, болезненно его сжимает. Озноб достигает своего апогея, и вот — мелкая дрожь проходит по коже. Сонливость развеивается как табачный дым, оставляя после себя лишь едва уловимый терпкий аромат.

— И что тогда для тебя показатели? — произносит Бонни, ощущая хрусталь холода на своих плечах. Тайлер едва заметно улыбается, потом опускает взгляд… Почему он это делает?

— Степени отчаяния. Поступки человека…

— Я совершала плохие поступки, — моментально отвечает собеседница, и в ее голосе появляется едва заметная нить стали и раздражения. Словно та темная сторона Бонни, ненавидящая мужчин и желающая испытать кайф от ощущения агрессии, получила подпитку и теперь готова снова вступить в бой с охватившей душу нежностью и благодарностью…

— Степень отчаяния. Поступки человека, — зачем-то повторил Локвуд. — И осознание того, что эти самые поступки были далеко не лучшими.

Медленно-медленно трещит по швам ненависть. На мелкие лоскутки рвется цинизм. Освобождается место для нежности и смирения. Смирения с тем, что тогда, в детстве, пришлось стать жертвой отцовской чрезмерной любви. Смирения с тем, что того, что случилось, не выкинуть из своей души и из своей памяти. Смирения с тем, что жестокость не знает границ.

Смирения с тем, что есть люди, которым не плевать.

Девушка поджала колени, обняла ноги руками, закрывая глаза. Ей бы надо обо всем подумать и разобраться. Ей бы надо хорошенько разобраться во всем.

Гаснет фитиль ненависти, но от этого легче не становится. Детская обида, унижение и ощущение одиночества медленно заполняют пространство комнаты, вытесняя воздух и тем самым способствуя появлению вакуума. Хотелось бы верить, что все случившиеся было просто сном. Хотелось бы так думать…

Но сны, как правило, забываются. А этот кошмар слишком уж врезался в сознание. До мельчайших подробностей.

Девушка выдохнула, подняла голову и внимательно посмотрела на Локвуда. Он улыбался, ожидая ответа на свою реплику. Все еще ожидая ответа. Бонни отрицательно покачала головой, потом легла на бок, свернувшись калачиком и предаваясь анализу своей жизни…

Вот Тайлер больше похож на сон. Вечно в какой-то дымке таинственности и загадочности. Да и потом, таких как он, просто-напросто, не существует. Слишком красивая сказка. Слишком уж это идеальный человек.

Слезы вновь скатываются по щекам, уже, правда, без истерик и желания закричать во все горло. Просто скорее рефлекторно. Просто уже обычное состояние.

Тайлер Локвуд. Как панацея и смертельный вирус одновременно. Он поражает центральную нервную систему, вызывает боли в районе сердца и способствует повышению температуры. Тайлер Локвуд. Как кататония или истерия. Как тульпа, которая появляется в результате одиночества или сломленной психики.

Она помнит свою жизнь если не до мельчайших подробностей, то достаточно хорошо. И во всех фрагментах нет ни одного, где была бы такая же забота. И это пугает, потому что первый раз — всегда болезный и малоприятный, не важно секс это, сигареты или благодарность и чувство трепета.

Он садится рядом, ложится рядом, аккуратно обнимая девушку. Словно боясь реакции.

«Твое имя является по сути нарицательным», — всплывает в памяти импульсами и болезненными покалываниями в душе. Имя нарицательное. Значит, погибнуть придется рано. Погибнуть придется красиво и безумно.

Но погибать не хочется.

Глубокий вдох и новые слезы…

Не обязательно бросаться в пекло каждый раз, когда хочешь просто доказать, что ты способен что-то полезное сделать для этого мира. И собственная боль — отличный стимул, это верно.