Д.В.Ж.Д. 2035

— Какой лёд на песке? Ты о чём? — не понял Салават.

— Не несите бред, мы в деревне. Шли по дороге. Какой лёд поздней весной? А песком бы кто дороги посыпал? — Разложил я всё по полочкам.

Похоже, глюки не действовали только на меня. Ну, хотя бы в меньше степени. Мужика я тоже перестал видеть? Конечно, если там был мужик.

— Ребят, станция была целая?

— Батя, ты чего? Перепил что ли? — Обронил Алфёров. — Какая станция?

— Так, не спешите. Кто что последним помнит? — Попытался вразумить всех доктор. — Батя дал команду на вылазку. Да?

— Да, — поочерёдно подтвердили Артём, Салават и Алфёров.

— Несмотря на то, что Макар уговаривал его не лезть в аномалию.

— Я не помню, чтобы меня кто-то уговаривал, — добавил я.

— Так, ладно, потом мы вышли на этой разрушенной станции.

— Разрушенной? Да она целее всех! — Заспорил я.

— Нет, там развалины. — Продолжил Брусов. — Затем снайперша закричала, что дом горит, и мы пошли в рейд.

— Дом? Там мужик был, — снова заспорил я, — мы пошли про бартер узнать. Вдруг у них уголь есть.

— Какой мужик, какой дом? — Распсиховался Артём. — Там ребёнок плакал.

— Про ребёнка Брусов говорил, — напомнил Салават, — ты утверждал про деда.

— Я про деда? Ты с ума сошёл?

И началось…

Мы остановились и заспорили, приходя к постепенному выводу, что каждое наше слово противоречит предыдущему. Я сделал главный вывод — глючило теперь и меня. И ни в чём нельзя было быть уверенным наверняка. Если даже не помню, что говорил учёный в вагоне, то вообще всё прочее может оказаться бредом.

Стало страшно. Вдруг ощутил, что мир вокруг настолько зыбкий и непрочный, что все, АБСОЛЮТНО все ориентиры могут оказаться неверными. Меня подводило зрение, обоняние, слух, осязание, все органы чувств. Чувство времени и пространства. На мозг, словно что-то действовало, заставляя получать и перерабатывать неверную информацию. И в какой-то момент казалось, что в руках вовсе не оружие, а рядом не друзья, а сам я неизвестно где и что сейчас со мной — интересный вопрос.

Наверное, мы все ощущали подобное. Так за что же нам зацепиться? Где поставить якорь, чтобы не уплыть в этом мир бреда, мир без ориентиров и самоиндификации… стоп, самоиндификация.

Я помню себя. Я осознаю себя. Я — Василий Громов, адмирал, начальник экспедиции, мне где-то под пятьдесят, у меня начинают расти седые волосы. У меня есть дочка Ленка и паренёк, который, наверное, когда-нибудь назовёт меня тоже батей. Это… истина? Или мне это тоже казалось?

Так у меня есть обязательства. Я должен вывести своих людей из этой ловушки. Какие-то то две сотни метров по улице. Триста шагов до состава. Сесть на поезд и тронуться в путь, впредь прислушиваясь к полезным советам союзников.

Я перевесил автомат через плечо, взял Артёма и Салавата под локти.

— Взяли Алфёрова и Брусова под руки!

— Какого Брусова? Батя, доктор остался в составе, — тут же заспорил Артём.

— Заткнись, придурок, — обронил Брусов. — Я тут.

— Так, замолчите. Закройте все глаза. Я поведу всех обратно к составу. Если что-то услышите, хоть что-то отменяющее приказ — это бред. Ясно? Все сейчас вокруг — бред.

— Василий Александрович, я не хочу стрелять в Богдана, — тут же сказал почему-то Алфёров.

Осознав, что объяснения бессмысленны, я молча потянул всех к обратной дороге. Как маленький мул, тянущий огромную тележку, потащил за собой четверых упирающихся мужиков. Они периодически менялись ролями. Противился то один, то другой, пытались спорить и доказывать, что идём мы не туда, а совсем в обратном направлении. И я мог им верить, а мог и не верить. В любом случае, если даже я ошибался, то передоверить возвращение кому-то другому я не мог. Это как борьба с самим собой, с собственными комплексами и недостатками. Можно указывать на другого, подмечать все его слабости, но сам ты от этого сильнее не становишься. Потому приходиться работать лишь над собой. Больше нет никого!

Сотня метров, другая. От состава послышались выстрелы. Видимо, наши люди принялись стрелять по нам. Я не хотел открывать глаза, чтобы не потерять внутренний ориентир. Мы же повернулись ровно на сто восемьдесят градусов, а значит идём ровно обратно. И это, пожалуй, единственная истина из оставшихся. Открой я глаза и может оказаться, что иду в совсем другом направлении. Мозг собьётся и примется мне доказывать, что я не прав, отбирая последний внутренний ориентир.

— Не стрелять!!! — закричал я в надежде, что мой голос услышат и поймут хотя бы треть стрелков.

— А чего ты кричишь? Представь, что сейчас могут видеть они? — обронил Брусов. — Ты веди нас, веди. Я анализирую картину мира и прихожу к выводу, что вижу и слышу совсем не то, что остальные. Но я не могу доказывать, не будучи уверенным в своей правоте… Он заговорил без остановки, фактически подтверждая мне мои же выводы. Показалось, что это не Брусов говорит, а очередной бред воспроизводит мне мои же мысли.

— Мать вашу, вы совсем охренели?! В БАТЮ, СТРЕЛЯТЬ?! — закричал я народу туда, откуда слышались выстрелы.