Чужой для всех

Он глянул на водонепроницаемые, с фосфорным напылением циферблата часы, обязательный атрибут всех немецких офицеров и удивился. Было около семи утра. Это почти на час позже его официального подъема. Недовольный этим, он быстро надел бриджи и сапоги и, взяв в руку остальное обмундирование, слез по лестнице вниз. Удивленно отметив, что вся его форма была тщательно вычищена, выглажена и даже подшит свежий подворотничок.

Не успел Франц восхитится заботливостью Веры, как открылась сенная дверь и оттуда вышла она сама: умытая, свежая, причесанная, улыбающаяся с радостными приветливыми глазами.

— Guten morgen, Franz!

— Добрый день, Верошка! Ты очень выглядишь корошо, как это солнышко.

— Спасибо, милый, — Вера подбежала к нему и чмокнула в щеку. — Давай, будем умываться.

Франц обнял ее и начал осыпать поцелуями. — Потом, потом дорогой, завтрак стынет на столе, — и Вера мягко отстранившись, сняла с его волос несколько травинок.

— Корошо, распорядок превыше всего, — однако не успел Ольбрихт как следует насладиться утренним моционом, как к ним во двор заскочил водитель.

— Господин обер-лейтенант! Хорошо, что вы проснулись. Приезжал посыльный. Вас к девяти вызывают в штаб корпуса.

— Что? — Франц побледнел. Он уже вчера знал, что в связи с активным сопротивлением русской 151-й стрелковой дивизии у д. Искань и концентрации там части сил 50-й танковой дивизии, принято решение не перемещать штаб 24-го моторизованного корпуса в ранее намеченный поселок Поляниновичи, а подобрать место в другом направлении. Слишком близки были русские и слишком упорно дрались их стрелки. Трое суток шли кровопролитные бои, а выбить русских из этой деревни доблестные войска пока не смогли. Но он не думал, что его так быстро отзовут. Он надеялся побыть здесь, хотя бы еще один день, с любимой и такой уже родной Верой.

— Хорошо, Ганс, готовьте машину. Возьмите лишнюю канистру бензина. Через двадцать минут отъезд, — скрипя зубами, нахмурившись, отдал команду Ольбрихт, быстро надевая китель. Вера стояла и не проронила ни одного слова. Она просто онемела, лишилась дара речи на мгновение. Лицо молодой, совсем юной женщины было серым, губы дрожали не находя слов. Большие небесного цвета глаза заволоклись туманом. Как только Ганс, ушел ее прорвало. Она заревела, превращаясь в плачущего ребенка.

— Как же так, Франц? Как же так? — ее слезы текли ручьем. — Милый, любимый мой, не уезжай. Останься со мной. Мне столько еще надо тебе сказать хороших и нежных слов, — она причитала и дергала его за китель. — Я согласна, Франц. Я буду твоей женой преданной, нежной, заботливой. Только останься еще немного. Не уезжай.

Ольбрихт с тяжелым сердцем отнял ее руки от себя. — Любимая Верошка, мне также тяжело расставаться с тобой, но я приеду, обязательно приеду.

— А когда, Францик? — Вера вытерла слезы рукой. Она верила каждому его слову, что бы он ни сказал в эту минуту.

— Сегодня 21 июля. Я приеду через две недели за тобой. И мы поедем в Берлин и там поженимся. Мои родители пришлют свое согласие. Оно необходимо, чтобы меня отпустили в отпуск. Только дождись меня, Верочка. Хорошо? — он обнял Веру за поникшие плечи и целовал, целовал, целовал ее опухшие, покрасневшие, заплаканные глаза. — Все будет хорошо, моя любимая, все будет хорошо. Ничего не бойся. Местная администрация вас не тронет, я подготовлю документ. Ведь ты теперь жена офицера Вермахта.

— Хорошо, любимый, — тихо проронила Вера, положив свою голову ему на грудь. — Мы будем тебя ждать. Я и наш мальчик. Только береги себя. Только береги себя для нас.

— Ты родишь не мальчика, а девочку, — нежно гладя Веру, убеждал ее Ольбрихт. — Девочку Златовласку.

— Хорошо, хорошо, — глубоко вздохнула она, — пусть будет девочка, как ты хочешь. Они не замечали, что на них смотрят старческие, слезливые, но умудренные большим жизненным опытом, глаза бабки Хадоры. В них было много печали и грусти. Видимо сердцем бабка чувствовала скорую развязку трагедии этих молодых красивых людей. В руках она держала кувшин с парным молоком. Когда Франц окончательно простился с Верой, и хотел было уходить, она прервала свое молчание:

— Сынок, подожди! Верочка! Попои на дорожку своего суженого, — и она морщинистыми, старческими руками передала молоко Вере.

Та радостно вспыхнула от такой помощи бабушки.

— Францик, попей молочка. Оно парное. Она придаст тебе силы в дороге.

Франц также обрадовался этой деревенской традиции. Это был лишний повод задержаться еще на минуту возле Веры, возле своей вспыхнувшей яркой, как огненная комета, любви.

Он пил молоко и улыбался. Улыбалась и Вера.

В это мгновение их глаза светились истинным счастьем, искренней любовью, которая не знала ни границ, ни возраста, ни национальности, ни времени.

Глава 13

11 мая 1944 г. В тылу передовых линий 48-й армии, 1-го Белорусского фронта. Рогачевский район, Гомельская обл.