Чужой для всех

— Ты читала о наших легендах, о горном духе Рюбецале? — изумился, уже в который раз, Франц познаниями о Германии своей юной избранницы.

— А ты думал, что в СССР живут дикари и медведи и вечные снега?

— Не обижайся, милая Вера.

— Я совсем не обиделась. Но и ты не обижайся на меня. Не пошлю я тебя пересчитывать репу в поле, — веселилась Вера.

— Ты чего смеешься?

— Да представила, как обер-лейтенант Франц Ольбрихт, такой лощеный и красивый копается в земле, пересчитывая репу.

— Это не смешно, Вера. Посылают пересчитывать тех, кого девушки отвергают.

— Хорошо, не буду, — поняв, что у Франца что-то не сработало. — На дополнительных занятиях Арнольд Михайлович, — продолжила она, — нам много рассказывал о немецких легендах, в том числе и о легендах Репосчета. Так ведь переводится Рубецаль?

— Я не только удивлен, но и восхищен тобой, моя милая Хэдвиг.

— Подойди ко мне, мой Ратибор, — нежно позвала его Вера. — Не бойся, мы здесь одни. А то мы стоим в темноте, и ведем разговоры как солдаты на посту.

— Я не боюсь, только сильно волнуюсь, — Франц вытянул руку вперед и, найдя в темноте руку Веры, приложил ее теплую мягкую ладонь к своей груди. — Ты пойми меня правильно. Необычно все для меня в эту минуту. И ты необычна. Мне кажется, сейчас нет войны и я не офицер Вермахта. Мы находимся в средневековом королевстве. Мы убежали от этого горного духа Рубецаля: ты принцесса Хэдвиг и я принц Ратибор и спрятались на сеновале. Мы так долго шли друг к другу и наконец, мы вместе… Я встречаюсь с тобой третий раз, а кажется, знаю целую вечность. Настолько сжато время в этом королевстве.

— Это не в королевстве сжато время, Франц, это война его спрессовала, — с потаенной грустью вдруг отреагировала Вера на последнюю его фразу.

— Я чувствую в твоих словах упрек. Но я солдат, Вера, и выполняю приказы. И я воюю только с вооруженными людьми. Это позор для немецкой армии, что под пули и снаряды попадают мирные жители.

— Ладно, Франц, — вздохнула глубоко Вера, вспомнив свой переход на Пропойск, — давай пока не будем говорить о грустных вещах. Лучше продолжай говорить о королевстве. Мне так приятно это слушать. Не останавливайся. Я не знала, что ты такой фантазер.

— Находясь с тобой рядом, Вера, хочется быть не только фантазером, а волшебником, чтобы дарить тебе все, что ты захочешь.

— А мне сейчас ничего не надо кроме тебя, Франц. Ни злата, ни серебра, лишь бы ты был рядом.

Девушка прижалась к нему и, поднявшись на цыпочки, трепетно и нежно поцеловала в губы. Франц ответил на ее девичий порыв. Целуя ее, он чувствовал необыкновенную легкость, и воздушность объятий Веры и от этого ему становилось жарко, даже несколько душно.

— Подожди, Верошка, — он отстранился от нее и снял сначала портупею с кобурой, где лежал его верный 9-мм «Вальтер Р-38», а затем китель с серебристыми погонами по одной звездочке обер-лейтенанта танковых войск Вермахта. Все это по возможности быстро и аккуратно сложил в углу. Туда же положил и фуражку. Тут же скинул и свои прекрасно скроенные хромовые, немного запыленные сапоги.

Вера понимающе ждала. — Ну что мой рыцарь, снял свои доспехи, — ласково и таинственно прошептала она.

— Да, Верошка, — нерешительно ответил Франц. Он засмущался от того, что был босиком перед своей принцессой. Однако ему было необыкновенно приятно ступать босыми ногами по сену. Он просто внутренне восхитился, новыми впечатлениями.

— Ты чего улыбаешься, Францик?

— А ты что, видишь меня?

— Я чувствую это… Прозрачное, кружевное немецкое белье, впервые надетое, как и платье в горошек тихо соскользнули к стройным ногам девушки. Вера робко, стыдливо подошла к любимому.

У Франца перехватило дыхание…

Юная, чуть вздрагивающая, девственная грудь, прикоснувшись прохладными сосками, несмело прижалась к нему. Гибкие тонкие руки, словно лианы, трепетно обхватили голову и притянули к себе. Волнующие губы вначале легко припали к его губам, но с каждым мгновением, все сильнее распаляясь, настойчивее и призывнее целовали его.

Чувство благодарности подкатило к горлу Франца. Он что-то невнятно прохрипел, а затем обнял Веру, наслаждаясь продолжительным страстным поцелуем.

Они целовали друг друга, и каждый не хотел уступать пальму первенства первопроходца. Целовать, а не быть целованным. Это было похоже на игру и воркованье влюбленных голубков.

Постепенно губы Франца переместились ниже к гладкой, шелковистой коже шеи и затем груди. Вера легонько застонала от этих прикосновений. Так хорошо ей еще не было ни с кем. Она целовалась в десятом классе. Но это были ребяческие игры. Здесь было иное. Она задыхалась от радостного воздушного и с каждой минутой все нарастающего вожделенного состояния.

— А-а-а, — непроизвольно простонала она, когда до ее сосков коснулись горячие, желанные губы Франца и стали целовать их и ласкать языком. Они вожделенно набухли и превратились в упругие комочки. Вера задрожала от появившейся необычной, неощущаемой ранее, истомы внизу живота, которая разливалась, возбуждая нетерпимое желание. Пальцы ее рук в это время нежно теребили волосы любимого.