Вечерами, возвращаясь в пентхаус, я замечал, как с моим появлением громкость разговоров между сестрами заметно понижается. Вот, еще несколько секунд назад они, сидя рядом, склонив беловолосые головы друг к другу, нашёптывая что-то на ушко, шутили почти без перерыва, но стоило мне зайти в гостиную, как все менялось…
Вот и сегодня я, как обычно, застал их, удобно расположившихся на полу, с альбомом для рисования и красками. Их пальцы и очень похожие маленькие лица были измазаны акварелью, а с моим появлением, они дружно, как по команде, повернули в мою сторону свои головы, пряча от меня рисунки.
Скрывая свою улыбку, я прошел мимо, и, расстегнув нижние пуговицы пиджака, сел на удобный диван, взглянув на Катю. Смущенная, одетая скромно и просто, в свои застиранные вещи, несмотря на то, что гардероб буквально ломится от новых дизайнерских шмоток, она, скрестив руки на груди, чтобы мне была не так заметна их дрожь, смотрела на меня таким взглядом, что понять его было невозможно.
Прячась за спину сестры, из-за ее плеча, робко выглядывала девочка, щечки которой заметно округлились уже за эти несколько дней. Гримаски, похожие на улыбку, теперь всё чаще появлялась на её личике, и, к своему удивлению, я научился ловить эти эмоции…
– Привет.
Обе они молчали, лишь на мгновение заговорщицки столкнулись глазами, и снова зашуршали бумагой.
Мне не нужно спрашивать, как прошел их день – весь распорядок я знал поминутно, получая от Богдана ежедневные подробные отчеты: с утра он отвозил одну в школу, другую на работу в детский дом, повинуясь моему молчаливому приказу, забирая в конце каждого рабочего дня. Даже то, что они делали здесь в мое отсутствие мне было известно, и лишь одно смущало: они не делали ничего, не трогали ничто, не ходили нигде, соблюдая предельную осторожность, как будто боялись разбить, поломать, испачкать…
Не раскрылись, а напротив, только загнали себя в рамки, на каждом шагу сковывая себя, осознанно лишая свои действия живости, непреднамеренности и непосредственности.
«Что я делаю не так?!» – вопрос неотвязно вертелся в голове, не давая покоя.
Мои размышления прервал вошедший Богдан, зашуршав большим количеством принесенных им цветных пакетов известных фирм и брендов. Он молча зашел, оставив их, и так же молча вышел, дождавшись моего: «Дальше мы сами…»
В больших глазах девочки мелькнула и тут же погасла искорка любопытства. Она сидела на полу, обняв острые колени руками, и смотрела на меня, а я смотрел на неё, вот так просто: на все том же диване, не смея двигаться. Вдруг, совершенно неожиданно, она мне улыбнулась, нерешительно, вернее, сдержанно, поднялась на четвереньки, и на карачках подползла ко мне, протягивая зажатый в руке небольшой альбом для рисований.
– Это тебе… – сказала совсем тихо, словно прошелестел ветерок, – Посмотри…
Непроизвольно замешкался на секунду, сглатывая ком, перекатывающийся в горле, внимательно взглянул на нее, наклонился и взял предложенный мне странный подарок. Бережно придерживая рукой, перевернул титульный лист, на мгновение поднял глаза на притихшую Катю, взволнованно запустил пальцы в волосы, и уставился на детский рисунок, главным героем на котором был я.
Крепко зажмурился, сердце защемило странной незнакомой нежностью – такое, оказывается, бывает…
Я на несколько секунд задержал дыхание, чтобы они не услышали мои эмоции, и с трудом произнес короткое слово, крайне редко используемое мной, которое, казалось, вытряхнуло наружу всё содержимое моей замороженной души. Но сказать его было нужно. Обязательно.
– Спасибо.
Счастливая детская улыбка стала моим вторым щедрым подарком за день. Со мной такого еще не было.
– А ты не хочешь посмотреть, что я купил для тебя?
Девочка быстро обернулась, молчаливо спрашивая разрешения старшей сестры, и, видимо получив ответ, с восхищенным возгласом юркнула к красивым пакетам с одеждой, нетерпеливо шурша тонкой упаковочной бумагой. Благоговейно задерживая дыхание, доставала и раскрывала коробки с обновками, сразу примеряя новое пальтишко, радовалась так искренне, что заражала и нас неподдельным восторгом.
Чужие эмоции затопили сознание. Я уже с трудом отделял свои чувства от ее ощущений, ее желания и свои детские воспоминания…
Наши с Катей взгляды столкнулись…
В ее глазах я увидел безграничную благодарность, но там было что-то еще. Желание – оно боролось со страхом быть отвергнутой, обманутой, сопротивлялось ему, загоняло вглубь тревожные, но вполне справедливые опасения. Сейчас, именно в этот самый момент, она смотрела на меня по-другому, вся светилась, и, вместе с ней, мне впервые захотелось попробовать научиться любить по-настоящему…
Глава 19
Казалось, что все комнаты в этой громадной беззвучной квартире теперь полны задорным смехом, и это переполняет мое сердце небывалым счастьем, а губы расплываются в глупой улыбке…