Чужестранец

– Это бабка Горислава. Она у Бредовичей в роду большуха, как муж у нее умер. Отец говорит, что смолоду и дед Рейо, и Кулан-староста за ней ухлестывали, только она за Некраса Бредовича вышла, с ней он большаком стал, – а неприметный вроде мужичок был. И род с ней в уважаемые выбился.

– Хватит, – серьезно произнес Кулан, когда хохот наконец угас. – Все вы знаете, люди добрые, зачем мы здесь собрались. – Говорил он чисто, сразу видно, на родном языке. Выходит, вольком он был только по облику да имени, чудом прошедшему сквозь столетия. – На случай, если запамятовал кто, повторюсь ненадолго. Отпустили Суолайнены из рода Антеро, сына Йормы, сына Тойво. На вольные выселки отпустили. У общины позволения не спросили. Он и ушел. Четвертый день кончается, как ушел. Верно говорю, Рейо?

– Правду молвишь, Кулан Мабидун, – четко отвечал дед. – Только…

– Погоди, я еще не все сказал, – взял опять слово Мабидун. – На общинное поле Антеро, как полагается, отработал, ушел после, потому с этой стороны все по правде.

– А на пажити? – спросил кто-то справа. – На пажити что?

– Нешто не ведаешь, Негляд Славич, – поворотился староста, и серебряные обереги на пояске мелодично звякнули. – Антеро весь травень-месяц общинное стадо на островины водил. Кто еще из наших пастухов коров так обиходил, а? Бабы после нарадоваться не могли.

– Колдун потому что, – прошипела женщина слева. – С лешаком якшается да с болотником!

– Все бы так якшались, не беднее меня ходили бы, – оборвал завистника Кулан. Видно, действительно богат был да крут.

– А травы болотные, за которыми купчины из самой Кресальной страны приезжают да золотом сыплют? Норма и Антеро и собирают! На что тын городим? – Это от западной стены выступил седой мужик в синетной рубахе.

– Ну, не токмо они…

– На что нам тын… – понеслись крики.

– Ну да, не токмо! – не сдавался мужик, и седина его благородно блестела в свете розоватых уже лучей, смотревших в окошко позади него. – Еще я с внуками – Ярри Сало, ежели не знает кто, – обратился он специально к Мирко, – да Златко Нежатич с сыном. Только супротив Суолайненов все мы дети малые. Все я сказал, – закончил сердитый Ярри.

– Хватит крика, – оборвал всех Кулан. – Бороды поотрастили, а блажите, ровно олухи. Теперь вот и до сути дошли.

Мирко заметил, как сжались пальцы отчима Хилки, как зажглись глаза у Нежданы, как отхлынула кровь от лица у самой Хилки. «Да, – призадумался парень. Пока обсуждали труды Антеро, он слушал с любопытством, но и только. То, что Антеро не был праздным человеком, это было понятно с самого начала их встречи. – Тут дело-то похлеще, чем Ахти представил. Ну, ему за любовью не видно. Права была Кюлликки: дома у Саволяйненов причина кроется. Придется ровно по болоту без тропы ступать. Слегу бы кто дал, что ли!»

– Вот она и суть, – невозмутимо и с прежним достоинством продолжал Мабидун-кузнец. – Как ушел Антеро – все по правде. Через день же Хилка, дочь Ристо, руки на себя наложить удумала. Поступок скверный, только вот на кого та скверна ляжет, о том мы и должны рассудить, – говорил староста.

Все затихли.

– Правда о чем говорит: ежели был у молодца с девицей сговор про свадьбу и родители о том ведают, свадьбе быть. Тем более если девица дитя под сердцем носит. Так? – На этот раз Кулан обращался уже не к Рейо, да и не к большакам, а к двоим, сидящим справа от него.

Один был бородатый, с длинными седыми волосами, схваченными налобной повязкой и в долгой рубахе со слабым поясом, к которому были привешены обереги. Вышивка на рубахе была проста, но выразительна: по подолу шел солнечный круг, а по вороту да рукавам – громовые знаки. Лицо у старика было благородное, чистое, а желтые, как спелая рожь, глаза светились умом и – что стало нечастым – верой.

Другой был тоже немолод и тоже беловолос, но не сед. До старости лет удалось ему сохранить сильные, густые волосы. «Вот, видать, колдовская сила!» – изумился Мирко. Колдун был одет в красную рубаху, отделанную полосками белой и черной тесьмы, и штаны, снизу отороченные мехом. На стальном поясе из пластин были изображены священные знаки, звери и птицы. На ногах были диковинные кожаные башмаки с загнутыми носами и онучи, переплетенные ремнями. Мирко присмотрел, нет ли на ремне того самого знака, что и на бусине. Но нет, не было. Грозен был колдун, но не сердит. Рубаха на вороте была сколота фибулой с громовым знаком. «Вот кто решающее слово скажет», – подумалось Мирко про обоих.

– Так, – отвечал кудесник. – Ежели девица сама согласна замуж идти.

– Так, – усмехнулся в бороду колдун, – ежели девица от того понесла, с кем сговаривалась. Хватит, Кулан, воду в ступе толочь. Девица вот сидит. Да взрослая, сама за себя ответит, коли надобно. Но я вижу, тут родовичи ей молвить не дадут. Ты не сердись, Кулан Мабидун, сын Коннахта, – смягчился колдун. – Все ты по правде делаешь, только половина, кто здесь сидит, уж измаялись. Так что сказывай, при чем тут Антеро, сын Йормы, а при чем Хилка, дочь Ристо. И при чем сам Ристо, сын Унтамо.