Чужестранец

Мирко как раз выбрался на самую обширную островину: на ней уместились сразу два высоких холма. На верхушке одного из них подлесок рос не так густо, как внизу, – туда и направился Мирко искать место для ночевки. В ложбинке на южном спуске наверняка должен найтись родничок, а зловредного кусачего комарья – вот чего не любит в чаще даже самый закоренелый лесовик-хиитола – наверху гораздо меньше. И не сыро будет, если вдруг натянет дождевые тучи.

Родник протекал именно там, где ему и полагалось быть, и место на вершине холма оказалось славное – чистая ровная земля и песок. Но Мирко спустился немного вниз по южной стороне и сразу увидел место для ночлега – возле старой сосны, крепко вросшей в еще более старую, красную землю. У ее корней получилось подобие уютной неглубокой норы: либо песок осыпался, либо лисицы хотели устроить здесь жилище. Ветер сюда задувать не будет, и дождем не намочит, чуть ниже по склону росло много душистой травы. Натаскать хвороста, нарубить дров, нарезать травы для ложа – все это еще успеется, все это рядом, и мякша взялся за устройство места для дорожного очага – самого верного спутника. Стоит немного постараться для священной стихии, и огонь отблагодарит тебя: согреет, приготовит пищу, отпугнет злобного волка и безвидную нечисть. Для костра Мирко выкапывал небольшое углубление в земле, где пламя, защищенное от порывов ветра, должно было гореть долго, жарко, но незаметно для постороннего глаза, если бы вдруг кто-нибудь вышел к подножию холма и стал высматривать, нет ли кого у вершины.

Почва была сухая и податливая. Корни Мирко нарочно обошел, чтобы не обидеть приютившее его дерево и заодно не мешать самому себе копать. Скоро очаг был готов. И тут, собираясь уже выровнять дно и вынимая последнюю горсть песка, Мирко обнаружил прямо перед собой крупную голубую бусину. Она была сделана из незнакомого, легкого и очень твердого полупрозрачного камня. Или то был не камень? Но не это поразило Мирко – мало ли на земле осталось неведомых камней? Все тот же, только теперь горящий тонким золотом, знак, что украшал ожерелье дивной женщины там, на северном склоне кряжа, был и здесь, на бусине. И Мирко понял, отчего так бунтовала память, когда увидел этот знак на каменном украшении: тот же символ, вспомнил он, был среди букв, вышитых золотом по темно-синей повязке, прикрывавшей правый дядин глаз. Вернее, то, что осталось там вместо глаза.

«Чудеса!» – подумал Мирко.

Бусина была так совершенно кругла, и так бездонны были ее синие глубины, что глаз нельзя было отвести. А золотой знак сиял будто изнутри – на поверхности рука не ощущала ни малейшей бороздки или бугорка. Мирко вертел бусину и так, и этак, и всякий раз знак тоже поворачивался вместе с ней, сверкая тончайшей сканью. Он приблизил бусину совсем и прикрыл один глаз, как делают, рассматривая драгоценный камень, проверяя, нет ли в нем изъяна, и синева бусины вдруг разрослась, надвинулась и заполнила все вокруг, словно высокая небесная ширь без конца и края раскинулась перед ним. И – вот чудо! – показалось, что по этому небу пробежала тень облака! Да, действительно, внутри маленького шарика проплывали белые толстые облака, завитые, как барашки. А под ними, очень далеко внизу, виделось такое, от чего дух захватывало: Мирко будто бы взлетел высоко-высоко, как забираются порой только стаи диких гусей, и восторженно созерцал оттуда распахнувшийся во всей красе блистающий мир, который незаметно приблизился и занял собой все вокруг, будто и не в бусину малую глядел Мирко, а сам висел в этом неведомом небе.

Море, перекатывая крепкие мускулы волн, штурмовало острые зубья громовых скал, неприступной стеной охранявших побережье. Кое-где в тело камня вгрызались узкие змеистые заливы, и там берег постепенно превращался в желтый песчаный пляж. Дальше, взбираясь на низкие, круглые холмы, поднимался суровый лес и тянулся вглубь, сколько можно было разглядеть. И странно было видеть эти могучие ели и сосны сверху, словно превратили их в карликов, как деревья Снежного Поля, – правда, там не росли такие маленькие елочки. И лишь у самого горизонта угадывались синие тени горного хребта, затянутого пасмурной дымкой.

В другую сторону простиралось великое море. Мирко не видел моря никогда, но представлял его по рассказам дяди Неупокоя. Здесь, в бусине, гулял сильный ветер, и вся эта громадная масса воды пребывала в движении, составляя единое и даже, казалось, разумное целое. И словно чей-то суровый, но не гневный лик вот-вот готов был показаться из волн наяву.

Прямо внизу одиноко возвышалась голая черная скала, нависающая над бездной. В сравнении с ней остальные гиганты были все равно что кошачий зуб перед клыками древних, давно исчезнувших зверей, каких находили порой в мерзлой земле Снежного Поля. Под скалой вода вскипала белою пеной меж нагромождений каменных глыб, и волны здесь были величиной со средний холм. Холмы один за другим надвигались на берег – и опадали, откатываясь прочь, образуя у подножия водяную яму, где было видно обросшее бородой зеленых водорослей дно.