Чужак

— Может быть, ребята показались тебе грубоватыми. Но начинали мы не так. Тони из семьи профессиональных теннисистов, они жили на Лонг-Айленде. Зак, парень в ковбойской шляпе, учился в еврейской школе на Манхэттене, когда мир опрокинулся и смиренно поднял лапки. Вообще-то он из Ванкувера. Знаешь, у него были такие черные завитушки. — Она повертела пальцами за ушами. — Но он потерял волосы при пожаре. Мы тогда устроились на ночь в детском саду, и какой-то идиот опрокинул во сне лампу. Волосы так и не отросли: ни на бровях, ни на руках. Обгорел он несильно, но, наверное, шок… подожди… — Она остановилась и посмотрела на меня. — Все не так, да?

— Что не так?

— Мы так одичали, что позабыли о манерах. — Девушка протянула руку. — Здравствуйте, я — Микаэла Форд.

Я пожал ее руку.

— Грег Валдива.

— Приятно познакомиться, Грег.

— Взаимно, Микаэла.

Получилось здорово. Мы стояли в сожженном городе, посреди разбросанных черепов, и пожимали друг другу руки, как будто только что познакомились на каком-нибудь светском приеме.

Она кивнула. Похоже, ей стало легче.

— А ты откуда, Микаэла?

— Я? Из Нью-Йорка. Моя мать работала в издательстве. Мы только переехали в квартиру на Гринвич Виллидж. Мне там нравилось, особенно уличные базары по воскресеньям. Я даже помогала продавать африканские украшения.

— Звучит шикарно.

— Шикарно? — Она улыбнулась. — Это из какого же века словечко?

— Слово из репертуара моей мамы. Шикарная одежда, шикарная машина, шикарный дом.

— Она умерла?

— Она умерла.

— Моя тоже. Я переехала к отцу в Кэтскилс, когда начались все эти ужасы. Как и все, мы полагали, что беспорядки дело временное, но они продолжались и продолжались. Шершни поджигали школы, дома, потом целые города. Мои родители уже пять лет жили раздельно, но отец очень волновался за маму, особенно после того, как мы увидели, что творится в Нью-Йорке, где столько людей погибли уже в первый день.

Мы шли по улицам сожженного городка, где из-под обломков проглядывали человеческие черепа, похожие на жуткие белые грибы, а Микаэла говорила и говорила.

Судя по ее рассказу, они с отцом просто запрыгнули в машину и рванули на юг, в Нью-Йорк. Страна уже летела ко всем чертям. Хлебные бандиты, или шершни, как она их называла, вылезали из каждой дырки. Вдоль дороги горели дома и церкви. Микаэла не верила своим глазам, когда появились первые трупы, и даже сказала отцу, что у нее галлюцинации, увидев десяток повешенных под мостом людей. Им пришлось проехать под мостом, и ноги мертвецов касались крыши автомобиля. Этот звук до сих пор преследовал ее, являясь в ночных кошмарах. Чем ближе к Нью-Йорку, тем тяжелее было ехать. Вскоре их затопил поток беженцев, устремившихся из города. Каждый час на них нападали хлебные бандиты, рыскавшие вдоль дорог, как стаи голодных волков. Беженцев никто не охранял. Почти ни у кого не было оружия. Взгляд у Микаэлы стал отрешенным, когда она стала описывать, как около сотни обезумевших хлебных бандитов атаковали запертые в пробке машины, вытаскивая из них людей, бросая грудных младенцев на асфальт, поджигая автомобили, вырывая у своих жертв глаза.

Тем не менее, отец Микаэлы продолжал пробиваться к городу, не снимая руку с клаксона, включив фары. До Нью-Йорка оставалось еще добрых двадцать миль. Когда ей позвонили на мобильный — это был один из последних звонков перед тем, как вся система связи вышла из строя. Одна из подруг матери успела прокричать, что квартира миссис Форд разграблена, а сама она лежит в ванне.

— Ее утопили в собственной ванне, можешь такое представить? Какой ужас! Твоя мать помогала этим людям, работала в общественной столовой в парке, делала все, что могла. И вот теперь они вломились и утопили ее в ванне! — крикнула в телефонную трубку женщина.

Им ничего не оставалось, как повернуть назад. Теперь они присоединились к тем, кто бежал из Нью-Йорка. За три часа проехали четыре мили. Потом кто-то оторвал дверцу со стороны водителя. Чьи-то руки схватили ее отца. Он сопротивлялся целую минуту, но его все же вытащили и уволокли куда-то.

Микаэла думала, что толпа вернется за ней, и уже смирилась с худшим, но никто не пришел. О ней забыли. Другие беженцы не сделали ничего, чтобы помочь ей. Такое случалось слишком часто, и люди привыкли к чужому горю. Проезжая мимо, они только сигналили. Просидев час, Микаэла поняла, что отца уже не спасти.

Она пересела на водительское место, повернула ключ и влилась в общий поток.

Через неделю Микаэлу приняли в небольшую группу беженцев, лагерь которых разместился на заброшенной ферме. На протяжении нескольких месяцев они переходили с места на место в поисках крова и пищи. Обычно через какое-то время на них натыкались шершни, и тогда приходилось сниматься и уходить дальше. Иногда они вступали в бой, но хлебных бандитов было слишком много. Кто-то погибал, кто-то умирал от голода и болезней. Теперь в группе, сидевшей у костра и ожидавшей нашего возвращения, осталось десять человек.

Бедолаги.

Если задуматься, то я неплохо устроился в Салливане. Народ там малоприятный, но зато у меня были и дом, и пища.